– Не надо ухо, – сказала целительница и взялась пальцами за
мочку своего уха, – Ухо, – повторила она.
Примерно так проходили все их уроки.
– Ухо, – послушно повторил студент незнакомое слово, стараясь
его запомнить.
Разглядев пучок трав связанный веревкой, он показал пальцем на
искомый предмет:
– Что?
– Веревка, – медленно, чуть ли не по слогам пояснила
учительница.
– Веревка, – повторил за нею Виктор на оркском языке и попросил:
– Веревка. Надо. Много.
Для объяснения причины, зачем ему понадобилась веревка, он
показал на свои расползающиеся сандалии. Ийсма порывшись в вещах,
вытащила и протянула ему метровый кусок пеньковой веревки. Виктор
приложил руку к сердцу, показывая, как он благодарен и
повторил:
– Надо много.
С лица умной женщины сбежала улыбка, и оно стало обеспокоенным.
Наверное, решительный вид Виктора сказал целительнице больше, чем
дырявые сандалии. Она даже руку вскинула к губам, словно
боялась произнести вслух то, о чем подумала.
– Не надо, – испуганно сказала она.
– Надо, – упрямо повторил Виктор.
Какое-то время Ийсма отрицательно качала головой и умоляюще
смотрела на молодого человека. Она была убеждена, что шансов
сбежать отсюда, нет. Однако Сомов не собирался отступать от
поставленной цели и уже тихо, как бы извиняясь, повторил:
– Надо.
Ийсма молча и печально протянула ему весь моток веревки. Виктор
также молча обмотал колючую пеньковую веревку вокруг своего худого
торса, пряча ее под бесформенным грубым рубищем со швами наружу. В
порыве благодарности, он наклонился и поцеловал холодные руки
доброй женщины.
– Глупый Вик, – погладила она его по голове, – Сангин.
Виктором Сомова никто не называл, потому что окончание имени на
«ор» означало у орков принадлежность к знати и имя студента
сократилось до Вика. Но почему-то и орки, и рабы чаще назвали его
Сангин, даже те, которых он видел в первый раз, словно его
представили всем заочно. До этого вечера он не задумывался, почему
именно так его называют, а тут вдруг разыгралось любопытство.
– Почему Сангин? – спросил он.
– Потому что ты сангин, – несколько недоуменно ответила
целительница.
– А почему сангин?
– Не знаю, – пожала плечами женщина и начала говорить так много
и так быстро, что оказалось безнадежным что-либо разобрать.
– Не понимаю, – вздохнул Сомов.
Тогда целительница достала потертый кожаный саквояж, где у нее
хранилось самое ценное имущество, и минуту перебирала в нем
какие-то предметы. Наконец, она выудила маленькое, меньше ладони,
зеркальце с тусклой отслоившейся местами амальгамой и оправленное в
медную позеленевшую от времени рамку. Зажгла огарок свечи
магическим способом, по-хитрому щелкнув пальцами, и пододвинула
свечу ближе к юноше.