– Придется вам уживаться вместе. И тебе,
Фила, это пойдет на пользу больше всего...
Не успеваю возмутиться и поинтересоваться:
«А с какого, простите, перепугу то?!»
– … Тебе пора выходить из своего укрытия
и учиться находить язык с мужчинами.
– Это он то мужчина? – хмыкаю, глядя с
высока на сидящего всё так же вразвалочку
моего нового раба. – Увольте, батенька!
С такими иметь дело нет желания!
– С какими такими? – лениво, но с едва
уловимыми нотками угрозы интересуется
ОН.
– Бабниками! – пыхчу, как паровой
автомобиль.
Тьфу, дожила называется. Меня теперь
насильно госпожой делают. В наших краях
рабство не такое уж редкое дело. У многих
дворян, знаю не понаслышке, их по двое,
а то и по трое. Кто использует их для
хозяйства, а кто и… по естественной
нужде. Окидываю оценочным взглядом
подтянутого мужчину и воочию представляю
каким рельефным выглядит его торс, какой
он на ощупь. Сама от своих же мыслей
заливаюсь краской, что не остается без
внимания.
– Хм-м-м, – раб довольно ухмыляется
своим мыслям и, кажется, уже начинает
строить на меня планы. Не дождется!
– Вижу, подружитесь.
– Отец…
– Ставь свою подпись на документе и
можете быть свободны. Только…
Уже заношу руку над документом, чтобы
поставить подпись, но от последующих
слов эту же самую ручку и роняю. На пол.
– … в подоле не принеси.
Глен опускается на одно колено, подбирает
уроненный мной предмет и как бы невзначай
– хотя думаю специально – касается
моей оголенной лодыжки. Меня, как огнем
опаляет. Отскакиваю от него в сторону
и шиплю разъярённой кошкой:
– Не смей меня трогать.
Лицо мужчины в ту же секунду искривляется
от болезненных ощущений. Это понятно
по тому, как он шипит, сдерживая не то
крик, не то брань. Я с испугом бросаю
взгляд на бумагу.
– Я же не ставила свою подпись! Так
почему?
– На документе твоё имя. Этого достаточно,
чтобы иметь возможность приструнить
обнаглевшего раба.
– Что же будет, когда я поставлю подпись?
Я даже забываю, как дышать. Господская
подпись, по слухам, имеет особую силу
на таких документах.
– А ты поставь и проверь, – ухмыляется
батюшка. – Ему даже полезно. Рабство –
не курорт. Он и так избежал смертной
казни.
Да что же он такого натворил, что его
приговорили к высшему наказанию? Обычно
преступники отделываются штрафами или
исправительными работами, более злостные
– отправляются на каторгу. А чтобы к
смерти? На моей памяти таких было всего
двое. И он один из них.