Так вот, ручка станет идеальным подарком – не такая, какую я подарил Вандереру, а вечное перо. Так их называли, когда они появились. Технология их изготовления достаточно сложная – не знаю, справится ли Гростар… Не хочется отрывать его: он так увлекся изготовлением оптических приборов… Но думаю, что сумею его убедить. Вот на обратном пути, после встречи с банкирами, загляну к нему и выясню этот вопрос.
Потом я почему-то вспомнил, как Яна спросила, есть ли у меня черный конь.
Да, мой Ворон, черный как смоль, но все лошади аргхальской породы такой масти, ответил я. Почему ее это заинтересовало, она объяснять не стала. Следом мои мысли перетекли к совсем другим подробностям этой ночи, затем я начал представлять следующую нашу встречу…
Из плена сладких грез меня вырвал все тот же Коллайн, позвав по имени:
– Господин барон де Койн, Артуа, ваша светлость.
И этот туда же. Помнится, я долго отучал Проухва, или Прошку, как чаще всего его называл, от скверной привычки называть меня «вашей светлостью». Я барон, а это всего лишь «ваша милость». Тогда я опасался, что это услышит кто-нибудь из моих знакомых и поинтересуется: а когда это вы, барон, графом успели стать? Но ладно Проухв, парень он здоровенный, настоящий богатырь, но наивный до ужаса. А Коллайн-то чего шутить вздумал?
– Анри, совсем не обязательно кричать, я тебя отлично слышу.
– Если бы, Артуа. Я зову тебя уже четвертый раз. И вообще, всякий раз, когда ты думаешь, что я на тебя не смотрю, на твоем лице появляется какая-то идиотская улыбка… Иди и поспи, в таком виде нельзя появляться на людях.
Когда я уже подходил к дверям, то услышал за своей спиной:
– Кажется, наш железный барон влюбился.
Обернувшись, я спросил:
– Какой барон, не расслышал?
– Железный, Артуа, железный. Это парни тебя так прозвали.
Ладно, железный не деревянный, хотя интересно – чего они так?
– Погоди минуту, Артуа. Сейчас я пробую догадаться, кто же она. Ты ведь сам не скажешь?
Я отрицательно помотал головой.
– Хорошо хоть, что не отрицаешь.
Коллайн уселся в кресло, прикрыл глаза и начал теребить мочку левого уха, вероятно стимулируя мыслительный процесс. Он всегда так делает, когда думает. Еще он при этом еле слышно бормочет что-то под нос. И сейчас без этого не обошлось. Я с любопытством уставился на него.
– Сдаюсь, де Койн. Ничего в голову не приходит. Сам не скажешь?