Александра провела кончиками пальцев по лицу, представляя, как его губы скользили по нему в бесчисленном количестве поцелуев. Ей не приснилось, и это всё было на самом деле: его нежность и тихая сдерживаемая страсть, чувственность, сотканная из такого числа эмоций, половине которых она просто не могла найти определений.
Роберт не набрасывался на неё, требуя большего, не доказывал своё превосходство резкими движениями языка, имитирующими нечто больше, чем простой поцелуй. Он был чрезвычайно нежен, словно бы они перенеслись обратно во времени к моменту их самого первого поцелуя, познавая друг друга через прикосновения, запахи и вкусы.
Но если так, то тогда, где он был три года? Почему не пришёл к ней раньше?
Размышляя над этими вопросами, Алекс поняла, что, вероятнее всего, даже если бы он и пришёл к ней с извинениями, она не приняла бы ни его слов, ни его самого. И не стоило забывать, что он так же хорошо знал и чувствовал её, как и она его. И как показал прошлый вечер – ничего не изменилось. Они так и не смогли стать друг другу окончательно чужими.
Она почувствовала глупое желание поговорить с действительно родным ей человеком, с отцом, например. Это как возвращение в детство, когда ты ободрал коленку на асфальте и это событие принимает масштабы вселенской катастрофы, а простое ощущение веса отцовской ладони на твоей макушке возвращает Землю на свою орбиту.
Почему мы вспоминаем о родных в минуты грусти и отчаяния? Мы чаще звоним, чтобы поплакаться, чем поделиться радостью. Мы можем не рассказывать о своих проблемах, а просто поговорить на отвлечённую тему, постепенно чувствуя, как передаётся спокойствие от звука родного голоса на другом конце провода или от бережного касания руки, опустившейся на плечо.
Ей надо поговорить с родными. Просто поговорить, просто услышать их спокойные уверенные голоса. Тем более она уже давно не звонила им.
А между ней и отцом всегда была особая связь.
В день, когда ушла от Роберта, Саша быстро покидала всё самое необходимое в сумку и уже через несколько часов перелёта до Краснодара стояла на пороге родительского дома. Упав в объятья отца, она молча уткнулась ему в плечо. Они так и простояли несколько минут на крыльце с распахнутой дверью, из которой доносились приглушённые звуки работающего в гостиной телевизора. Папа не спросил, что случилось, не требовал рассказать ему всё, не выпытывал, он просто знал или чувствовал, что его дочери вывернули всю душу, оставив её совсем без эмоций.