Я нашарила пульт, и крышка капсулы откинулась со щелчком. Вдохнула сухой пыльный воздух, от которого запершило в горле. Прямо перед собой я увидела грязно-желтое небо и яркую горящую точку, которая неумолимо приближалась. Наш корабль. Я поднялась рывком, но капсула опасно качнулась. Я замерла: кругом были лишь серо-коричневые острые голые камни. Скалы. Кажется, я оказалась на самом краю какой-то расщелины. Одно неловкое движение — и капсула перевернется. Я не отрывала взгляд от пылающего корабля. Всей душой надеялась, что папа успел покинуть борт. Кое-как ухватилась за острую кромку ближайшей глыбы, старалась уцепиться ногтями, перенесла вес на ногу. И, как только подняла другую, капсула со скрежетом поехала по камням и сорвалась в глубокую пропасть. Клинер остался внутри.
Я влезла на камни, не сводя глаз с мутного неба. Пылающее судно прочертило яркий след и исчезло. Далекий хлопок, и из-за скалы теперь поднимался столб черного дыма.
Я только сейчас осознала, что вторая спасательная капсула была неисправна.
Шесть лет спустя
Я невольно поежилась от какого-то затаенного скребущего ужаса и едва не уткнулась в мягкое плечо Гихальи, укрытое вытертым плащом:
— Одного не понимаю: как коллегия Эйдена им это позволяет? Это же уму непостижимо! Это дикость!
Гихалья тут же поднесла мясистый палец к ядрено-малиновым губам:
— Ш-ш-ш… Помолчи, Мия, — шипела сквозь редкие зубы, словно ветер гулял в камнях. Она тут же подняла голову, глядя туда, куда сейчас были обращены все взгляды. В ее огромных татуированных мочках скорбно, колокольно звякнули грозди серег.
Эйден никогда не видел подобного. На площади Старателей соорудили настоящий эшафот, на котором в свете прожекторов белели три обнаженные женские фигуры. Осужденные были молоды, очень красивы. Я буквально чувствовала, как мужчины в толпе жрали глазами их беззащитную завораживающую наготу. Такие женщины могли им только сниться. Холодный пыльный ветер трепал, как рванину, их длинные густые волосы, и я невольно поежилась и покрылась мурашками, на мгновение представив, что они чувствуют. Впрочем, нет, я не могла это представить. И не хотела. Ни за что! Но сердце сжималось, будто приговор сейчас незримо висел над всеми нами, над каждым. Надо мной, над Гихальей. Мы невольно чувствовали себя причастными, и от этого выворачивало, словно в желудке плескались скользкие холодные рыбы…