Сработал закон бумеранга. На второй ступеньке Розалия Станиславовна оступилась и приземлилась на то самое место, где минуту назад растянулась невестка.
Михалыч почесал небритую щеку.
– А вы, бабоньки, случаем, не подшофе, а? Чегой-то вас ноги не держат?
– Я тебя сейчас в асфальт закатаю! Где у вас тут ДЭЗ? Я напишу жалобу! Ремонтники, мать вашу! Понаставили. Ката, прекрати ржать.
– Вы сами…
– Я сказала, прекрати! Михалыч, хрыч старый, чего уставился, подай девушке руку.
Михалыч закивал и бросился к Катке.
– Вот тебе моя рука, доча.
Копейкина замерла. А Розалия завизжала.
– Мне руку давай. Мне! Я девушка, а не она.
Михалыч шмыгнул носом.
– Да вы точно подшофе. Не иначе как пол-литру оприходовали.
Высказав мужику все, что она о нем думает, Розалия подлетела к лифту и надавила на кнопку.
– Третий день лифт не работает, – спокойно молвил Михалыч. – Пешочком топайте.
– Кретинский дом! Кретинский лифт! Кретинская лестница! Дернул черт сюда притащиться. Ненавижу!
Остановившись у нужной квартиры, Розалия поправила прическу и лишь потом коснулась звонка.
На трель отозвались не сразу. Прошло минуты полторы, прежде чем дверь распахнулась и Ката увидела высокую улыбающуюся женщину.
– День добрый.
– И вам, и вам, – отозвалась незнакомка.
– Гликерия Модестовна? – прогрохотала Розалия.
Женщина сморщилась, будто ее заставили выпить литр белизны.
– Да как вы могли?! – в сердцах воскликнула она. – Я? Модестовна? Побойтесь бога.
– Но нам дали этот адрес? Неужели Пашка перепутал?
– Адрес верный. – Дама посторонилась. – Только я не Гликерия. У нас коммунальная квартира. Дверь Шухеровской последняя по коридору.
– А она сейчас дома?
– Дома, – хмыкнула тетка. – Где ж ей еще быть.
Потопав по длинному коридору, Ката услышала:
– Стучите громче, иначе Модестовна не услышит.
– У нее проблемы со слухом?
– Ага. Со слухом.
Ничего не понимая, Розалия Станиславовна начала тарабанить в дверь кулаком.
Некоторое время из комнаты не доносилось ни звука, а затем что-то упало, разбилось, и послышались неторопливые шаги.
Обшарпанная дверь открылась. У Катки подкосились ноги, во рту пересохло, и вообще ей на секунду показалось, что сейчас настанет конец света.
Гликерия Модестовна напоминала Годзиллу. Павел слукавил, сказав, что дамочка вымахала до ста восьмидесяти сантиметров. Рост Шухеровской приближался к отметке два метра. Мужеподобное квадратное лицо наводило ужас. Широченные плечи едва помещались в дверном проеме.