Котеночкин вопросительно посмотрел на
Подаксиньевика. Тот молчал. Понимал правду председательскую, но
чувствовал себя проигравшим, что ли.
-
Це-ле-со-об-раз-ность, - по слогам проговорил Панас Дмитрич. – На
том и стоим.
-
Панас Дмитрич! – крикнула из соседнего помещения Ксюха. -
Приехали!
Ксюха как-то раз услышала, как Панас Дмитрич
рассуждал, что неплохо было бы обзавестись громкой связью для
удобства, чтоб ей не бегать туда-сюда с докладами, и поняла это
по-своему. Теперь она не заходила в кабинет, а кричала из
соседнего, с рабочего места.
-
Пойду встречать гостей, - поднялся Котеночкин.
-
Никуда не годится, - сделал вывод профессор Вайцеховский, вылезая
из грузовика, - форменное безобразие.
Он
осторожно выбрался из кабины ЗИЛа, успев прокатиться на двери, как
на «тарзанке». Потом раскинул руки в стороны, словно собираясь
обнять весь мир, хотя гримаса на лице вполне определенно говорила,
что никого он обнимать не собирается. По крайней мере, не в этой
вселенной и не в обозримом тысячелетии.
Затем он положил руки на ягодицы и начал
вращать тазом, делая особый акцент на движении вперед. Туда-сюда,
туда-сюда.
С
водительской стороны выпрыгнул шофер, молодой парень в кепке
набекрень и с любопытством наблюдал за профессором.
-
А ты бы не пялился, а сам бы размялся, - укоризненно бросил
Вайцеховский, - лучшая профилактика простатита. Особенно с твоей
сидячей профессией. Два-три года, и все, инструмент нерабочий. Жена
уйдет. Соседка за солью не заглянет. В тридцать лет импотент. Да,
незавидная у тебя судьба, мальчик.
Водитель решил не связываться с нерадивым
пассажиром, и рад был, что прибыли в пункт назначения. За час езды
от Краснодара наслушался всякого.
Профессор Вайцеховский заведовал кафедрой
археологии МГУ, был доктором наук и вообще видным деятелем. Одет
был в светлый льняной костюм и пробковый шлем, который не снял даже
в кабине грузовика.
-
Ты, мальчик, так водишь, что будь у меня три шлема, я б их все
надел, - сказал он на выезде из Краснодара.
-
Я не мальчик, мне двадцать пять, - ответил шофер.
-
Я бы этим не гордился, а всячески скрывал, - прищурился
Вайцеховский.
Это был единственный диалог, в дальнейшем
шофер молча крутил баранку, а профессор высказал все, что он думает
о мироустройстве в общем и о краснодарской жаре, в частности.