- Вить,
когда ты у меня человеком станешь?
Разговор
не клеился, и Виктор нашел лучший способ его закончить – сбежать.
Ключ по привычке взял с собой. Потом он пожалеет об этом, ведь
Марьяна в такие минуты упорна, и скорее задохнется, но из машины не
выйдет.
В забор
из ржавой рабицы на кривых столбиках несколькими метрами левее
вклинилась калитка, открыть которую у Виктора не получилось. Рядом
в заборе зияла крупная дыра, предоставляя альтернативу и свободу
выбора. Примятая в этом месте трава без всяких экивоков сообщала,
чем предпочитает пользоваться простой люд. Решив быть ближе к
народу, Витяй пригнулся и шагнул в проем. Футболка зацепилась,
остановив его в полупозиции. Аккуратно выйти из положения не вышло
– остался зацеп.
Витяй сам
удивился вспыхнувшей почти животной ярости, с которой он ухватился
за ячейки этой проклятущей сетки, и начал трясти что есть мочи, как
Сара Коннор перед апокалипсисом. Жесткий ржавый металл впивался в
пальцы, забор стоял на своем, держался, приводя Виктора в еще
большее бешенство.
Витяй
заметил, как Марьяна смотрит на него из машины, и злоба куда-то
улетучилась. Он смущенно отпустил забор и направился к
дому.
Часто в
жизни случается, что два человека не понимают того, что прощаются
навсегда, оттого расставание выходит будничным, порой неловким.
Последний взгляд оказывается брошенным походя, выражающим совсем не
то, что хотелось сказать. Что нужно было сказать.
Саманный
дом когда-то был небесно-голубым и ровным, настоящим надежным
жилищем. Те времена давно канули. Сейчас цвет угадывался с большим
трудом, а архитектурной статью он напоминал неправильный
параллелепипед. Рядом с домом рос орех, большой раскидистый,
тяжелые ветви по периметру касались земли, будто зеленой папахой
накрыв свои владения. В его тени, как в шатре стоял старый стол с
иссохшейся столешницей и скамья.
Вокруг
стола валялись пустые пластиковые и стеклянные бутылки, окурки и
пара презервативов. Цивилизация уверенно шагала по планете, оставив
и здесь свои следы.
Витяй
обошел дом по кругу, с каждой стороны наблюдая все те же
скособоченные стены, зажавшие окна, ни одно из которых уже не
откроется, и уж в любом случае не закроется обратно. Вносила
разнообразие разве что дверь с противоположной стороны. На ней по
всей видимости ножом была выцарапана огромная гусеница, а много
позже маркером внизу были пририсованы два яичка. В такой композиции
гусеница очень напоминала член, и горе-реставратор тем же маркером
так и подписал: член. Только уложился в три буквы.