– Беременность у женщин легче
всего достигается на четырнадцатый день с начала
регул...
И уронила взгляд под ноги. В
читальне, как назло, были одни парни. Они, конечно, не ржали при
наставнике, но вот он уйдет и вдоволь нагогочутся.
– Какой день у тебя? – спокойно
поинтересовался Клесх.
Лесана вскинула на него
расширившиеся от унижения и гнева глаза, мысленно произвела подсчёт
и прошептала:
– Десятый...
– Нет. Одиннадцатый. Я знаю про
твои краски лучше тебя? Или ты мне врёшь, когда они заканчиваются?
Или по-прежнему туго считаешь?
В глазах девушки дрожали
слёзы.
– Первое. Счётом заниматься
каждый день. Ещё раз ошибешься, будешь наказана. Второе. За
регулами своими следи внимательнее. Третье.
Он взял со стола ее доску и
кусочек угля, быстро начертал что-то на гладкой поверхности, а пока
писал, говорил:
– Сегодня сосчитаешь, сколько
дур в Цитадели, если три дуры в ученицах у Майрико, одна у меня,
две у Русты, по одной у Лашты и Озбры. После этого вычтешь дур из
парней и скажешь – насколько их меньше.
Губы несчастной послушницы
дрожали.
– Поняла? Вечером придешь с
ответом. Ошибёшься, будешь седмицу убирать нужник.
Ступай.
Надо ли говорить, что нужник
девушка чистила две седмицы, а парни с тех пор и в глаза, и за
глаза её иначе, как Счетоводом Дур, не называли.
Вот только жизнь Лесану ничему
не учила, она то и дело попадала впросак, как сегодня,
например.
– Я – ратоборец? – опять
повторила послушница, глядя на наставника снизу вверх, и в глазах
отражался ужас.
– Да, Лесана. Будь
сообразительнее, давно бы поняла, – ответил он. –
Переодевайся.
Она потянулась к жёсткой еще не
пахнущей её телом одежде.
– Потом пойдёшь в южное крыло,
в покойчики для обозников.
Девушка опять вскинула глаза на
наставника:
– Убирать?
Он направился прочь, но всё же
у двери, не оборачиваясь, ответил:
– К тебе мать
приехала.
И вышел.
Лесана так и осталась сидеть с
лежащей на коленях чёрной рубахой. Мама...
Послушница лихорадочно
сдергивала с себя ученическое платье и облачалась в новую одёжу.
Мама!
Кинулась к сундуку, достала
оттуда гребешок, торопливо причесалась, хотя... чего уж там чесать.
И тут запоздалая мысль прострелила до пяток – как она выйдет к
матери без косы и в мужских портах? А если Мирута тоже
приехал?
Горячий стыд затопил сердце.
Как долго она ждала! В её первое ученическое лето мать не приехала
– стояла самая страда, а потом началась распутица. Зимой же без
острой нужды простой люд не путешествовал – морозы крепкие, да и
Ходящие звереют от голода.