Старшая Острикова вскинула на
неё виноватые глаза.
– Мирута-то? – переспросила
она, словно вдруг стала туга на ухо. – Мирута... А ты, деточка,
плюнь на него, дурака этого, он...
– Мама!
Дочь вскочила со скамьи, губы
задрожали.
Мать горько
выговорила:
– Женился Мирута. По осени ещё.
Жена, вот, родила недавно.
Лесана тяжело опустилась
обратно на лавку. По осени.
Она лихорадочно вспоминала
зачем-то, чем занималась по осени сама. Тамир тогда расхворался, и
Айлиша тайком варила ему отвары, лечила. Парня трясло от лихоманки,
но он упрямо заставлял девушек твердить уроки, Лесана читала ему по
слогам ученический свиток, а юноша, заходясь кашлем, поправлял её
едва слышным голосом.
За узким окошком и в трубе
очага свистел ветер. Было холодно, потому что дрова, которые, не
жалея, выдавали им для истопа, хотя и горели жарко, не могли
обогреть комнатушку – каменные стены бесследно поглощали тепло
огня, и в окна дуло нещадно. Ветреная выдалась
осень.
Айлиша за столом твердила
названия трав. Лучинка чадила, слабый огонек бросал неверные тени
на тонкое лицо будущей целительницы.
Скучала ли тогда Лесана по
Мируте? Стыдно сказать – не вспоминала даже. Слишком далеко в
прошлом он остался со своими привычными побасенками и заботами.
Слишком далеко находился тот забор, у которого они целовались
зимой, и куст калины, который прятал их от сторонних
глаз.
Но сейчас, отчего так больно
пронзила сердце его... не измена даже, а непамятливость? У него-то
ничего вдругорядь в жизни не изменилось! Как же смог так быстро
забыть ту, которую собирался сватать?
Мать, видя, как погасли глаза
дочери, торопилась достать из заплечного мешка гостинцы, чтобы хоть
как-то скрасить горечь известий:
– Дитятко, ехать-то как долго к
вам, хотела пирогов напечь, так за шесть-то дней все бы
перепортились. И гостинчиком домашним тебя не порадовать! Хранители
пресветлые, одни глаза остались, что ж за наука тут у вас? Вот, я
тебе мёда привезла. Вот сухариков, как ты любишь, с солью калёной,
вот ягодок сушёных, малинка тут, тут черника. Ой, урожай какой в
этом году в лесу – страсть! Необеримо! От дому на версту отойдешь,
а кузов уже полнёхонек. Я-то их сушу, а Жменина молодуха догадала в
меду топить. Уж мы наделали, я вот и тебе привезла, кушай, не
видишь, небось, тут ничего...