На следующий день мама собрала нас с сестрой, и мы уехали в город, в однокомнатную квартиру, доставшуюся маме после смерти ее родителей. Папу я больше не видела.
Можно ли сказать, что я стала несчастной после развода родителей? Не знаю. Отношения мои родители не выясняли, плохо про папу мама не говорила. О том, что произошло, я узнала гораздо позже. Мы просто стали жить отдельно. Мама стала меньше бывать дома, она работала медицинской сестрой. Чтобы прокормить нас, ей приходилось брать дополнительные смены и подрабатывать уборщицей в своей же больнице. Нас она видела все реже и реже.
При таком ритме жизни, мама, еще достаточно молодая и привлекательная женщина, через пять лет, подштопав раны на сердце, стала задумываться на тему поиска нам отца. Почему она решила, что нам нужен папа – не могу сказать. Вряд ли дело в нас. Ну, да. С моей стороны, конечно, были некоторые сложности в детско-подростковом возрасте, но это только от того, что я рьяно жаждала справедливости в жизни. То, что моя справедливость и справедливость окружающих могут быть абсолютно разными, я поняла, уже будучи взрослой девушкой.
Началось все со школы. Определили меня в первый класс к молодому педагогу, девушке, которая только закончила институт и горела желанием привить нам мудрое, доброе, вечное. Оно категорически не прививалось в силу возраста. Но, где-то на подкорке ее задор и жизнеутверждающие лозунги оставляли свои первые робкие зарубки. Насколько она верно выбрала стратегию и подаваемый материал, судить сложно. Ко второму классу большая часть класса перешла в стан «Павликов Морозовых». Наша классная дама узнавала о любой шалости со скоростью кометы, после чего пестовала «сдавшего» и чморила хулигана.
Во мне вся ситуация вызывала отторжение и желудочные спазмы. Поэтому, я пошла против системы. Не проходило ни дня, чтобы учитель не песочила меня. Мной пугали на родительских собраниях, моя фотография украшал холл с надписью – «позор школы». Я, сама себе, на ней подрисовала усы, очки и шляпку таблетку. В общем, если бы была шкала хулиганств, я бы была шкалой.
Мама в школу ходила раз в неделю. Завуч и директор встречали ее, как родную. Один раз даже выпили. С горя или с радости – не знаю. Мама сказал, что директор плакал. Я не поверила. Нашему директору было не больше тридцати пяти, это был крепкий, суровый, справедливый мужчина, образец качественного тестостерона. В смысле плакал? Соринка, наверное, в глаз попала.