А тут и слуги барина прибыли. Увидели они уродину, поскакали с докладом к господину.
Вернулись через день, передали указание леснику, чтобы он отвел ее в глухой лес, привязал к дереву, пусть звери дикие полакомятся.
Взял лесник верёвку и повел девушку в лес. Шли они долго, иногда им приходилось продираться сквозь кусты колючие, пробираться через место топкое и жуткое. Наконец вышли они на поляну. Лесник остановился, перевёл дух.
– Дальше пойдёшь одна. Вот тебе котомка с коркой хлеба, репой печёной, да луком зелёным. Пойдёшь вон на тот холм, а там деревенька убогая, за ней пять дорог в разные стороны, иди по той над которой солнце взойдет, уйдёшь из наших краёв, назад не возвращайся, узнает барин ни тебе, ни мне голов не сносить.
– Куда же я такая, дедушка?
– Иди милая, если судьба тебе жить, авось всё ещё и образуется.
И побрела она дорогой неведомой, изредка утирая слёзы. Деревню она ночью прошла, а к утру добрела до развилки дорог. Посмотрела, над которой из них солнце встало, перекрестилась и пошла по ней в свою новую безрадостную жизнь.
Зато у бар всё хорошо складывалось. Молодых, не мешкая познакомили. Барыня преобразилась. Волосы у неё были золотистые, носик аккуратный, походка важная, кожа белая. Не всё это гармонировало между собой, но кто на это внимания обращал, когда такие прибыльные дела впереди маячили. Свадебку справили, не мешкая, и зажили молодые богатой и сытной жизнью.
А Милана, обходя деревни стороной, уходила всё дальше и дальше от родных мест. Скудные припасы кончились, а одними ягодами сыт не будешь, и пришлось ей зайти в одно большое село. Её ужасный вид, изрядно потрёпанная одежда, отпугивали людей. Она хоть и старалась укутаться в свои лохмотья, но это не очень-то помогало. День был выходной, многие жители шли в церковь. Пошла к церкви и Милана. Несколько нищих сидели у ограды, большая часть у входа. Милана пристроилась поодаль от них, хоть какое-нибудь подаяние в виде куска хлеба было для неё в данный момент самым сокровенным желанием. Люди проходили мимо, в её котомку никто ничего не бросил. Она хотела уже уйти, хотя сил подняться почти не было, но в это время две монетки упали к её ногам.
Она перекрестилась и осторожно подняла их.
– Видишь, крестится, а ты говоришь ведьма, – произнёс женский голос, – мается горемычная, за что только её всевышний наказал?