активного ребёнка. И чем позже я возвращалась, тем не довольнее была бабушка, всегда в чём-то подозревавшая меня.
Спасала любовь ко мне деда. Он с удовольствием помогал мне делать уроки, сочинял со мной заметки в газеты, а по вечерам читал нам с бабушкой вслух книгу «Тени исчезают в полдень» (мы теперь жили в их доме втроём). Она пряла на прялке пряжу или вязала что-нибудь из неё (чаще – шерстяные носки или варежки для детей или внуков). Топилась печь, около которой, свернувшись калачиком, располагался серый полосатый кот Васька. А за окном, зимой, завывала метель… И от этого в доме становилось ещё уютнее – в тепле.
Я любила, когда дедушка в комнате доставал из комода верхний шкафчик. Там хранились «семейные драгоценности»: письма, открытки. Он начинал читать вслух, что пишут дети о своей жизни, а затем показывал мне семейный альбом, как «доказательство» написанного в письмах. В семье очень любили фотографироваться: и семейно, и по одному. Он всегда внимательно следил за судьбой каждого своего ребёнка и внука, гордясь их успехами и переживая за их неудачи. От этого и их с бабушкой жизнь не была одинокой в надвигающейся старости. Они чувствовали, что дети не забывают их вдалеке от родного дома.
На каникулах я уезжала с отцом в деревню: он приезжал на казённой легковой машине и забирал меня. Там было хорошо. Прекрасно чувствовалось на природе каждое время года. Летом мы ходили гулять с бабой Паной и братиком в берёзовую рощу, посадив его в «сидячую» коляску (идти туда было далековато от дома). Над рощей каркали вороны. Рома смотрел на них удивлённо, показывая рукой и повторяя за ними: «Кал-л, кал-л…» Романок, как тогда его все звали, начинал разговаривать, и это получалось у него очень смешно. А когда мы подъезжали к роще, он очень выразительно нараспев сообщал: «Это на-зы-ва-ет-ся «пти-тий го-ло-док» (птичий городок)! Во дворе, в Калачинске, его «тискал» весь двор, когда он там появлялся, он был такой хорошенький, слегка пухленький – всеобщий любимец.
В выходные я ходила с отцом на работу в его кабинет конторы совхоза. Там стояла металлическая счётная машинка, на которой с «жужжанием» интересно было считать: вжик, вжик, вжик… А папка в это время «закапывался» в свои деловые бумаги и отчёты.
А бабушке моей – Прасковье Андреевне, когда она уходила на пенсию, подарили старинную чёрную пишущую машинку. Она стояла у нас дома, на столе, и баба учила меня печатать на ней. Но маме она почему-то мешала: в один прекрасный день она унесла её в какую-то организацию, сказав мне: