Третий персонаж «шкатулки парадоксов» автора «Марбурга» – Борис Пастернак, на примере прозаического творчества которого С. Есин пытается выдвинуть свою гипотезу своеобразного взаимодействия в паре «автор – герой»: «Роман, конечно, не набор конкретно происшедшего с автором, это лишь случай, „зернышко“, которое обрастает подробностями других историй и фантазий. Автор – не герой. Здесь еще надо решить вопрос: не пишет ли автор, как правило, все свои истории с точностью „до наоборот“? Может быть, он сочиняет именно то, чего в жизни не случалось, чего он только жаждал? В этом смысле „Доктор Живаго“ не героическая ли конструкция судьбы автора, рефлектирующего по вполне благополучной собственной судьбе?» [Там же, с. 131].
С непривычного ракурса и без лакировки образа Нобелевского лауреата смотрит С. Есин и на его взаимоотношения с Советской властью и на место в этой цепочке «притяжений – отталкиваний» знаменитого романа. По мнению писателя, стихия Пастернака – это «… интеллигентски-мещанский быт. Интересовала ли его история? Во-первых, своя собственная, талантливейшим образом описанная в „Охранной грамоте“, „Людях и положениях“, официальная – „Девятьсот пятый год“, „Спекторский“ и „Лейтенант Шмидт“ и другая, так сказать, гражданская лирика в трагически-субъективном исполнении – „Доктор Живаго“, интеллигентский эпос о революции. Опять же первые – здесь наш национальный поэт первопроходец – стихи о несравненном Сталине; их заметили и приняли, а с „Доктором Живаго“ вышла осечка – не поняли…» [Там же, с. 93 – 94].
Но, пожалуй, «не поняли» больше касается виртуозной писательской техники Б. Пастернака. В сформулированном же автором художественными средствами обвинении большевизма в преступном развязывании гражданской войны – разобрались, думается, и сразу.
Что же касается поэтики романа, есть интересные рассуждения на этот счет литературоведа Игоря Сухих: «В пору работы Пастернака над книгой молодые писатели Литературного института в шутку противопоставляли две поэтики: „красный Стендаль“ и „красный деталь“ (воспоминания Ю. Трифонова). „Красный деталь“, показ персонажа в действии, в колоритных подробностях, считался предпочтительнее, современнее суммарно, обобщенно, в авторской речи воссоздающего психологию героя „красного Стендаля“. Повествователь в „Живаго“ – „красный Стендаль“. В ключевых точках сюжета рассказ преобладает над показом, прямая характеристика – над объективным изображением»