В гостиной части стоял диван, низкий столик, стулья, здесь же были полки с книгами, старинными безделушками, стеллажи для картин. В рабочей все предметы подбирались строго по функциональному предназначению: мольберт в центре, этюдники, стеллажи с красками, кистями, бумагой, подиум, картины на стенах и на полу.
– Пойдем, что-то покажу. – Нила потянула за руку Лысенко в свое ателье.
Он поднялся с дивана и прошел за ней на другую половину. Она подвела его к мольберту и сняла покрывало.
Возникла картина. Над горным ущельем возносились горящие кометы с человеческими лицами. И все, изображенное на холсте, – горы, ручей, люди – было завязано в единый композиционный узел, представляющий то ли костер, то ли ритуальный факел, то ли пламя свечи пред ликом Господа.
– Что это? – Спросил Лысенко.
– Моя молитва за тебя, милый. – Нила прижалась к Лысенко.
– Но у нас тогда не было другого выхода. Это был единственный спасительный выход.
– Не надо. Я много раз слышала эту историю. – Нила опустилась на пол перед картиной. – У вас не было выхода. Душманы завалили ущелье. И тогда ты придумал спустить бензин вниз на дорогу. Несколько машин бензина. И поджечь. Ущелье было узкое. Они все сгорели…
– Это была война. – Лысенко опустился на пол рядом с ней.
– Да, это была война. Мне страшно за тебя.
– Все давно позади. – Он обнял ее за плечи.
– Такое неподвластно времени. – Она уткнулась лицом ему в шею. Расплакалась. – Я боюсь за тебя… За себя… За всех нас…
– Ну, что ты, что ты. Успокойся. – Он погладил ее по голове.
– Как ты… не понимаешь, – всхлипнула она. – Дело не в нас… В проклятии… искривленном сознании… силах зла…
– Давай уедем отсюда.
– Куда? – Она вытерла нос, промокнула ладонью глаза.
– Все равно: в Америку, в Германию, во Францию…
– А кто нас там ждет?
– У тебя будет нормальная мастерская, краски, успех.
– Чтобы получить эту конуру, знаешь» сколько лет пришлось вкалывать?
– Там ты не будешь об этом думать.
– Почему?
– Это будут мои заботы. Скажи: поедешь со мной?
– Боже, что ты задумал?
– Ты меня любишь?
– Зачем спрашиваешь? Разве ты не знаешь?
– У меня никого нет, кроме тебя. – Лысенко поцеловал ее в шею. Потянулся к губам, но она уклонилась, и это еще больше разожгло его. – Я хочу тебя! Всегда!
– Ты совсем с ума сошел!
Но он уже не слушал ее. Опрокинул на пол и стал лихорадочно расстегивать пуговицы, крючки, тесемки.