Понимая, что времени остается у него мало, Федор закурил папироску – на них он и расходовал все деньги, ибо курить махорку было зазорно старшему уряднику, да и горло драла, словно кошка когтями…
Олха
(Семен Кузьмич Батурин)
Хлопнула дверь в сенях, затопали ногами, и тут же голос раздался: «Сам то дома?». И сын в ответ: «Ты поперед иди, дядя».
Дверь в горницу отворилась. В накинутой на плечах шубейке, в валенках, уставив вперед черную бороду, зашел сосед Василий Кошкин, шуряк, младший брат Анны. Перекрестился медленно на образа, поклон отдал. За ним Иван вошел, весь в отца, низкий ростом, но коренастый и жилистый, и волосы соломенные.
– Здорово ночевали, родичи, – голос у Василия басом, ему бы дьяконом в церкви хор вести.
– И тебе здорово. Садись, снидать с нами будешь. И не отнекивайся зараз, – Семен хлопнул ладонью о диван, рядом с собой. Иван тут же разоблачил дядю, шубейку повесил на крюк, рядом с другой одеждой, а сам бочком, бочком – и на табурет присел, в сторонке. За Анну спрятался. Ладный младший сын – косоворотка вышита матерью, шаровары с атласными желтыми лампасами, ремень наборный, казачий.
Шурин одет в казачий мундир, такой же, как на Семене, только лампасов нет. Василий не казак сейчас, хотя по крови коренной казак, но и не крестьянин. Есть в губернии такие крестьяне из казаков, так и пишутся, а более в России таких нет, нигде не сыщешь, окромя еще Енисея. Ибо сорок шесть лет тому назад расказачили многих казаков, кому-то из генералов в Петербурге моча в голову ударила, а государь-император, не разобравшись в филькиной грамоте, подмахнул сей зловредный указ.
Только хранят старинные казачьи традиции многие, особенно старики, хотя и молодые есть – и мундиры старые носят, и ремни с особыми пряжками упраздненного Иркутского конно-казачьего полка, на которых отчеканена красивая лошадиная голова. Долгановы и Литвинцевы в Олхе как раз из таких род свой ведут, целой улицей живут и родичами близкими являются…
А вот Андреевы и сами Кошкины коренные природные казаки – еще при царе Алексее Михайловиче братья Никифор и Андриан Кошкины Олхинское селение основали. Но лет двадцать назад сильно допекли их крестьяне, вот и вышли они из казачьего сословия.
– Отче наш, иже иси на небеси, – встал Семен Кузьмич и принялся читать молитву. Поднялись все за столом, склонили головы. Дочитал молитву старый казак, широко осенил себя крестом, и все за ним разом перекрестились. Дружно уселись за стол и приступили к трапезе, благо аппетит у всех был нагулян. Ели по старой традиции молча, сытно – все разговоры должны идти только за чаем, не раньше. А ежели кто из молодых раньше времени рот разевал, то от старшего мог тут же получить в лоб деревянной ложкой. И за дело – когда я ем, я глух и нем…