Он давно уже определил день, когда этот ключ должен был сработать. Для этого он залез в астрономические таблицы, совместил несколько солнечных и лунных календарей, сделал все необходимые вычисления и теперь, как больной в ожидании чудодейственного лекарства, ощущал внутреннюю приподнятость и несомненную праздничность предстоящего события.
Самое главное заключалось в том, чтобы не подвела Ли-Ли.
Все эти годы он инстинктивно искал женщину, похожую на ту, которую тогда в Назарете чудом не испепелила шаровая молния. Он уподобился старателю, что просеивал тонны песка в поисках крупицы золота, вложив в это занятие все свои силы и средства, и, дойдя до полного их истощения, ничего не получил взамен. Ему оставалось только наложить на себя руки, чтобы вырваться из порочного круга неудач, но в отличие от гипотетического бедолаги-старателя он не мог совершить этот побег из реальной жизни, ибо ключ от заветной дверцы в небытие существовал в виде образа одной-единственной женщины, все попытки приблизиться к которой заканчивались очередным крахом и ощущением полнейшей безысходности.
Он сумел вздохнуть с облегчением только тогда, когда судьба или случай, а может быть, все тот же злоумышленник-экспериментатор подарили ему встречу с Ли-Ли.
Случилось это прошлым летом на загородной даче, где он пытался закончить книгу о первых христианских общинах. Работа шла вяло из-за того, что собственные ощущения тех событий необходимо было тщательно скрывать, иначе получались мемуары вместо беспристрастного научного исследования.
В то лето его раздражало все: и старая разболтанная машинка «Оптима», и жаркая без единого дождя погода, и назойливый писк комаров по ночам, отчего приходилось спать, натянув на голову простыню, оставив маленькую щель для дыхания. Он просыпался с ощущением усталости во всем теле и, совершив скорее из надобности, нежели из удовольствия, небольшую прогулку вдоль заросшего ряской местного озерца, садился работать, проклиная средиземноморскую жару, случившуюся вдруг в окрестностях Москвы.
Бывали долгие часы, когда он вообще не мог написать ни строчки, а просто сидел в какой-то прострации, пропуская через себя множество мыслей и образов, не задерживаясь на них, а лишь наблюдая это движение подобно тому, как рыбак во время безуспешного клева отрешенно следит за слившимся воедино пространством, включающим реку и отразившееся в ней небо.