На самом деле, Духовности хватает. Только качество так себе. В первые годы мясо всегда нарастало на выдающиеся части тела: нос, уши, колени. А сейчас уже не помню, когда последний раз нос выглядел нормально – голых хрящ, и на том спасибо.
– Я наверстываю упущенное время, – я словно оправдываюсь перед девочкой, на что потратил выделенную мне народную веру, – Учу историю, читаю, иногда встречаюсь с товарищами.
Я сам немного удивлен, что у меня есть товарищи. Товарищи. Тьфу ты, сам уже заразился.
– А вы пишете стихи? – не унимается девчонка. Ее тугие хвостики вызывающе торчат над макушкой.
– «Забыл бы всех желаний трепет,
Мечтою б целый мир назвал -
И всё бы слушал этот лепет,
Всё б эти ножки целовал….»
– То есть пишите?
– Нет. Кажется, это что-то из старого.
– А новое будет?
– Не знаю. Я пытался, выходит хуже, чем раньше, – я силюсь улыбнуться, но наверняка выходит оскал.
– Зачем вы живете, товарищ Пушкин?
Самому интересно. Но так ответить я не могу, мне этого с рук не спустят. – Я живу, потому что того желает Русская Душа.
– Я этого совсем не желаю, если вам не нравится жить с нами, – говорит девчонка.
– Может, у тебя Русской Души нет? – сам уже который раз пробегаю взглядом по ее голым ногам.
– Есть! – она вздорно задирает голову и складывает руки на груди.
– Тогда зачем задаешь такие вопросы?
Ох как мне не нравится жить тут. С жабами и угрями. Ненавижу. Кажется, я зажевал щеку. Фаина, словно очнувшись, наконец вмешивается, пытается спасти остатки моего достоинства:
– Татьяна! Что ты себе позволяешь?! Может быть, мне стоит позвонить родителям? Они объяснят тебе, как проявлять уважение к старшим!
Девчонка бросает на училку короткий взгляд. Я почти ощущаю ее злость, но она перебарывает себя и произносит сдержанно:
– Прошу прощения, Александр Сергеевич.
– Извинения приняты, Татьяна. Вас ведь так зовут?
Она не отвечает, и Фаина переводит тему:
– Александр Сергеевич, один из наших лучших учеников хочет прочитать вам его любимое стихотворение. В смысле, ваше стихотворение, – она натянуто улыбается. – Я отговаривала его, но он настоял. Антон?
Пухлый мальчик встает во втором ряду, забирается на нейростул, повесив на спинку витки проводов и очки.
Я понимаю, что он один из немногих, кому я не уступаю ростом. Стул необходим ему, чтобы всем было видно. Пухляш поправляет овальные очки и начинает без вступления гнусавым голосом: