Началась настоящая подготовка к работе в небе. Осенним днем мы, будучи курсантами второго курса, строем шагали на стоянку «элок» для занятий в кабинах реальных учебно-тренировочных самолетов Л-29. Вдруг над нами на высоте около пятидесяти метров лихо заложила вираж одна из этих машин. От самолета отделилось что-то беловато-блестящее, и в наших рядах началось зубоскальство по поводу показного мастерства училищных инструкторов – у них шли полеты. Самолет резко начал разворот на полосу и стал снижаться для выполнения посадки. После приземления на пробеге он сошел с бетонки и скрылся за земляным обвалованием аэродромного капонира, на вершине которого мы неожиданно увидели уже его торчащий хвост с огромной красной звездой и два очага густого, поднимающегося откуда-то снизу дыма. К месту трагедии побежали люди и помчались аэродромные машины. Наш порыв оказаться со всеми был пресечен жесткой командой: «Стоять!» – и за картиной произошедшей на наших глазах катастрофы мы молча наблюдали из плотного курсантского строя.
Оказалось, что у лейтенанта Старшинова начался пожар в передней кабине. Летчик из-за сильного задымления уже ничего не видел и, чтобы хоть как-то разглядеть приборы, сбросил свой фонарь, который мы заметили и восприняли как «что-то беловатое». Это действие привело к резкому появлению открытого огня. Молодой офицер машиной уже не управлял, он, скорее всего, был без сознания. Управление из второй кабины взял на себя майор Куликов, который стремился произвести посадку по кратчайшей схеме. Этот заход мы и расценили как необычную летную удаль. В сильном дыму и с горящей передней кабиной ему удалось посадить Л-29, но на пробеге пилот уже почти ничего не видел и поэтому поздно заметил перед собой огромный земляной вал, который пытался перелететь, дернув ручку управления на себя. Скорости хватило только на то, чтобы долететь всего-навсего до его гребня, на который самолет и рухнул со всей силы, разломившись пополам. Кабина отвалилась и скатилась вниз, туда же полетела и часть фюзеляжа с деформированными крыльями, а целое краснозвездное хвостовое оперение осталось наверху капонира. Все горело. Оба пилота были мертвы. Это были наши первые летные потери.
Случай оказал на нас очень сильное психологическое воздействие. Мы воочию увидели и поняли, в какую профессию пришли, но никто из нас тогда не захотел изменить цель своей жизни. Потом, в процессе учебы, тяжелые авиационные происшествия в училище были ежегодными, но на других курсах, и некоторые из наших ребят все же покинули стены родной летной школы.