Сначала объявили о своём отделении от нас творческие объединения критиков и переводчиков. Потом они организовали отделение каких-то отдельных писателей. Но для выхода из союза нужно было писать личное заявление об этом. Таких по сей день у нас имеется не более двухсот.
Вопрос: А сколько всего было в московской писательской организации?
Ответ: В то время в нашей организации было около двух тысяч человек. Я говорю около, так как всё время есть движение – кто-то умирает, кого-то принимают.
После выхода от нас критиков и переводчиков объявили о существовании второго союза во главе с Черниченко, который говорил, что у них там три тысячи членов. Но когда мы меняли у себя билеты, то все эти люди получили новые билеты у нас. Они говорят, что состоят и там и там. По нашему уставу это не положено. По их уставу, наверное, они могут состоять в двух союзах. Но мы не можем их исключить, так как юридически, если человек не проштрафился, не совершил каких-то проступков, то это его личное дело – быть или не быть в союзе. Мы можем исключать только по личному заявлению.
Как мы относимся к этой ситуации с расколом? Да никак. Мы не раскалывались. Многие, вышедшие было критики и переводчики, потом вернулись, заявив, что они только сказали о выходе, но фактически не выходили. И действительно, юридически они не имели права выйти, как организация. Могли только по личным заявлениям выйти из союза. И сейчас они себя считают членами творческого объединения нашего союза.
Вопрос: То есть у вас сейчас в планах работы существует объединение критиков?
Ответ: Конечно. Есть творческое объединение критиков. Многие критики очень активно работают. Творческое объединение переводчиков мы расформировали не тогда, а совсем недавно, поскольку там членов объединения было не достаточно для юридического оформления, не было нужной квоты. Мы переводчиков разбросали по другим объединениям. Кто ушёл в критики, кто в прозу, кто в поэзию.
Ну, как нам назад объединяться? Я вижу только один выход. Пусть люди, которые писали заявление о выходе, пишут теперь заявление о входе. И, честно говоря, мы ещё посмотрим, кого брать, а кого не брать назад. Вот эти человек двести, которые вышли, ладно, из них человек сто пятьдесят мы возьмём назад. Но там есть человек тридцать-сорок таких отпетых, как Черниченко, которые требовали нас порасстрелять и посадить в тюрьмы. Почему мы должны, как ни в чём не бывало, принять их назад? Мы вообще-то люди добрые, но не Иисусы Христы.