– Я дарю все звезды этого неба тебе, я дарю тебе исполнение мечты с каждой звездой. Я буду помнить тебя, где бы я ни была. Я… – шептала она, спрятав голову у него на груди.
Он гладил ее по платку, спине и ничего не отвечал… Он знал, что даже если она когда-нибудь окажется рядом, она ничего не сможет вспомнить. Да и ее нельзя будет узнать.
– Я люблю тебя, – сказал он, – Ты просто помни всегда об этом. Я тебя люблю.
И он прижимал ее сильнее, а она пыталась спрятаться в его теле, раствориться, стать его частью и, если исчезнуть, то только в нем.
Снизу позвала тетя, предупреждая, что они должны заканчивать разговоры и прощаться. И тогда блаженство сменилось горем, слезами и отчаянием. Блаженство и отчаяние, как две стороны одного целого, как нераздельные части существования, как их тела, стремящиеся к друг другу и в тоже время скрытые повязками, платками и одеждой, как их пути, единые, но с этого момента не пересекающиеся.
Они не могли разорвать объятья, говорить, а уж тем более прощаться. Они так боялись этого мига потери, даже во имя ее будущего, они не могли это пережить. Они не могли пожелать друг другу радости и счастья, успехов, любви, наконец, потому что их жизнь заканчивалась здесь и сейчас, за створкой этой двери, а самим им не суждено было встретиться никогда. Они стояли, пытаясь собрать волю в кулак и разъединить руки, когда послышались шаги тети, и ее обеспокоенный голос за дверью предупредил о появлении.
– Антон, я должна тебя проводить. Не заставляйте меня думать, что ваша встреча была ошибкой. Антон, мне надо развязать тебе глаза.
И как только Лена услышала эти слова, она пришла в себя, подняла руки и легонько оттолкнула Антона.
– Иди, иди… иди – заливаясь слезами, повторяла она. – Иди…
– Я тебя люблю, помни это, Ленка. Я буду любить тебя всегда, слышишь, всегда.
И он, подталкиваемый тетей к выходу, начал удаляться в сторону двери.
– Все будет хорошо, слышишь…
– Все будет хорошо…
Она шла. Погода была солнечная и немного морозная. Она шла быстро, стараясь как можно скорее достичь цели. Вот он дом, за которым пути останется лишь минута. Все такой же старый, облупленный, с суровыми серыми стенами и козырьком над подъездом, почему-то покрашенным в красный цвет.
Ветер немного холодил затылок и уши, но она спешила. Дойдя до угла дома, она не обнаружила там привычного пейзажа и остановилась. За домом начинался глухой и длинный бетонный забор.