Луч фонаря уперся в торцевую стену. Слева дверь нараспашку, за
ней непроницаемая чернота. Ссэр трудно сглотнул. «Им все равно, где
я поссу, чего заморачиваться. Сдалось мне это машинное отделение.
Он так, от балды брякнул. Сам, небось, коня у штурвала
привязывает».
Шаг за шагом медик приближался к распахнутой двери. Как будто он
и не хотел уже, а ноги сами несли. Он словно скользил под уклон,
скатывался в бездну за дверным проемом. Засела в голове непонятная
принципиальность: смогу - не смогу? «Мне это надо? - отговаривал он
себя. - Какого рожна?». А ноги все несли.
«Чего здесь такого? - возникла другая сущность, спящая доселе
отчаянная и бесшабашная, - просто зайди и пусти фонтан в
воду".
"Вдруг там кто-то прячется?», - мысленно проблеял Ссэр и захотел
обернуться. Темнота словно руками схватила его за шлем: «Смотреть в
глаза. Уберешь свет, и точно кто-нибудь появится. Не оставляй их за
спиной. Луч фонаря - твое спасение. Не дай усомниться в своей
твердости, не то, правда, сгинешь».
Ссэр сглотнул по сухому, болезненно сморщился: «Никого там нет.
Этот Товаруга прожженный сталкерюга, не стал бы посылать меня на
край. Он за нас в ответе. Уже тысячу раз все здесь проверил».
В горле запершило, кашель рвался наружу. Пожилой медик
испугался, что разбудит нечто. Не то нечто, что рождает детское
воображение, а реальное нечто, что страшнее и опасней Бармалея во
сто, в тысячу раз.
Когда уже не осталось сил сдерживаться, Ссэр зажал рот рукой и,
давясь кашлем, перхал в морщинистую ладонь. Выпрыгивающими из орбит
глазами затравленно шарил по сторонам. Мир содрогался вместе с
впалой грудной клеткой, с прокуренными смоляными легкими, с
прыгающим светом фонаря. «Что я…, как ребенок, ей-богу».
Черный проем с округленными углами увеличивался, увеличивался и
вот уже занял все пространство. Пахнуло сырым металлом, соляркой,
мазутом.
- Всё. Машинное, - выдохнул Ссэр и остановился. Луч выхватывал
из чернильного зеркала стоячей воды изогнутые железные спины
дизелей, перемазанные кровью-мазутом ребра силовой установки, кишки
- трубы. Застекленные мутные глаза манометров уставились на него в
тупом безразличии.
Медик замер на пороге и не находил сил шагнуть через железную
переборку. Ноги словно приросли к полу. Сапожные гвозди в каблуках,
в подошвах приплавились к ржавому металлу, и через них баржа сосала
из него силы вместе с волей и решимостью. Казалось, застоялый сырой
воздух, которым он дышит, вытравляет остатки смелости. Задрожали
колени, мочевой пузырь раздулся, руки потянулись к гульфику.