Его мать уже не в первый раз заставала его в состоянии ни то бодрствования, ни то сна. Доктора говорили, что всему виной врождённая аномалия развития какого-то участка в мозге мальчишки, из-за чего тот мог внезапно засыпать посреди какой-либо деятельности. Некоторые, особо рьяные поборники медицины утверждали, что ребёнка следовало определить в коррекционное учреждение, поскольку с таким недугом у него было очень мало шансов преуспеть в жизни, да и к тому же, было опасно оставлять Пьера одного. Однако мать и слушать ничего не хотела, продолжая водить сына в сельскую школу для обыкновенных детей, строго настрого запретив ему рассказывать кому либо о своих видениях. Пьер не ослушивался материнских назиданий.
Когда его матери не стало, Пьеру было двенадцать лет, однако его отец всё равно решил держать в тайне от сына обстоятельства гибели матери, отделываясь скупыми фразами о том, что она, стало быть, погибла в несчастном случае, случившемся на железной дороги, на станции Витри-ан-Артуа. Однако, как бы не пытался Пьер прояснить обстоятельства этого дела, ему ничего не удавалось узнать, и поскольку, уже повзрослев, он так и не смог найти даже тех сведений, которые бы констатировали факт самого происшествия, Пьер обвинил отца во лжи. После очередной словесной баталии, отец Пьера попросту приказал сыну оставить его в покое. Ещё несколькими неделями позже, когда поутихшие страсти всё же позволили сыну вновь оказаться на пороге дома отца, он обнаружил, что тот исчез. Старик оставил своё жилище, и большинство личных вещей, взяв с собой только самое необходимое и больше его никто не видел. Один из соседей, проживавших в том же доме, что и отец Пьера, утверждал, что в день, когда старика видели в доме в последний раз, он выглядел вполне себе счастливым. Все попытки узнать, куда ушёл отец, оказались тщетными. Так Пьер остался в этом мире наедине со своими видениями, природа которых никогда не доставляла ему особых проблем. В те, непродолжительные, периоды своей жизни, когда ему удавалось установить близкие отношения с женщинами, его недуг отступал, словно вытесняемый вниманием, которым Пьера одаривала та или иная девушка. Но стоило очередным отношением рассыпаться, и обмороки вновь приходили к мужчине. Со временем, Пьер сделал их чем-то вроде неотъемлемой части самого себя и перестал расценивать как недуг. Более того, те редкие дни, когда бы его сознание не находило нескольких минут на то, чтобы совершить путешествие к неизвестным пределам, Пьер расценивал как нечто-то из ряда вон выходящее и проявлял дополнительную осмотрительность.