— Ко мне заходил?
— Да, заходил. Сидел долго у тебя. Мы подглядывали.
Колдовал что-то. Травы жег.
— И что?
— Потом вышел, сказал, что все хорошо. Жаль амулета только,
говорит, что рассыпался, — поспешила успокоить меня
Хильда.
Это дело не могло не радовать. Хотя пора было подумать о хлебе
насущном.
— Ты же не ел? Пойдем, покушаешь, — как будто
прочитала мои мысли сестра.
Проследовали в обеденный зал. Сестренка усвистела на кухню за
едой для меня. За столом сидел колдун и без аппетита жевал мясо с
хлебом, запивая пивом. Проявив твердость духа, я уселся рядом с
ним.
Старик спокойно спросил:
— Что снилось?
— Не помню. Возможно, плохое что-то. Так кажется.
Непонятно хмыкнув, колдун спокойно откусил очередной кусок мяса.
Прожевал, проглотил:
— Неудивительно.
— Что неудивительно?
— Что плохое снилось. — Взял кусок хлеба, откусил.
Повторил с мясом. — Когда я в душу кому лезу, и бодрствующему
ужасы мерещатся. А после тех трав, что ты выпил, и колдовать много
не надо.
Я обмер. Причем как-то двойственно. Дикий ужас шел откуда-то из
здешней памяти, например из виденного еще одиноким в своем теле
Краем случая, когда колдун, подойдя, взглянул в глаза огромному
орку из купеческой охраны, перепившемуся какой-то гадости и
начавшему, хохоча, рубить рабов-рыбаков на пристани. Охранник упал
в похожем на эпилептический припадке. А когда перестал биться —
умер. Моя вновь закачанная память не позволила личности Края
поддаться панике, однако тоже не осталась абсолютно спокойной. И не
от мыслей о принятых внутрь местных аналогах ЛСД, каких-нибудь
мухоморах. Напротив, сильное душевное волнение начало прямо толкать
руку к лежащему на столе ножику, дабы решить проблему страха-ужаса
радикально. Остановился благодаря остаткам разума, поддержанным
мирным видом абсолютно спокойно жующего колдуна. Несколько прийти в
себя дала время сестренка, вылетев из кухни с огромной чашкой мяса
и хлеба и кувшином взвара-компота. Требовалось окончательно
успокоить нервы, — почему бы и не вкушая хлеб насущный?
Колдун как ни в чем не бывало продолжил:
— Кто и умирал, бывало. Если я глубоко и долго погляжу.
Оставалось только ответить:
— Так зачем до смерти-то доводить?
— А зачем с ума сошедшему жить? Жить, как овощ, родных не
узнавая?
— Чем я-то такое внимание заслужил? Ты же в пещере сказал,
что все в порядке?