Умно кто-то составил заклятие передачи власти... Скоморох
получил только знания, опыт, ощущения, а вот личные переживания
других оставались будто в тумане. Например, он уважал жену прежнего
императора Рину, даже преклонялся перед ней, но любви, которую
испытывал сам Маран, не чувствовал. И слава Единому! Ведь каждый из
императоров кого-то любил. Что было бы, если бы эта их любовь
передавалась во время коронации?! С ума сойти можно, если любить
давно умерших людей.
В который раз потянувшись, император открыл глаза и сразу понял,
что что-то не так. На его груди покоились две тихо посапывающие
женские головки. Золотистая и каштановая. Л'эт и Кара, его ученицы.
Это что, он с ними был? С обеими сразу?! Мама родная! Это как же?
Стыдно-то как... Девушки продолжали сладко спать, и Санти не
решился их беспокоить. Он только растерянно поглядывал то на одну,
то на другую. Зачем это они? И что теперь с этим делать? Что скажет
ему Лек по поводу соблазнения учениц? Вряд ли что-нибудь приятное.
Но император ничего не помнил! Хотя, нет... Помнил. В этот момент
вспомнил. Никого он не соблазнял, это его самого нагло и
беспринципно соблазнили.
Кара лениво приоткрыла один глаз, улыбнулась, мурлыкнула, как
котенок, и доверчиво потянулась к Санти полуоткрытыми губами.
Скоморох не смог не ответить на такое доверие — искалеченная
святошами девушка вызывала у него щемящую нежность. Он ласково
поцеловал ее. Кара сладко потянулась, снова мурлыкнула,
перевернулась на спину и потянула Санти на себя. Императору ничего
не осталось, кроме как поддаться. Да и не хотелось ему
отказываться. Вскоре Кара начала стонать и вскрикивать, обхватив
рыжего руками и ногами, и до крови царапая ему спину. Когда все
закончилось, кто-то жарко задышал Санти в ухо. Он повернул голову и
встретился глазами с сияющими радостью раскосыми глазами Ле.
— Ты наш... — прошептала золотоволосая. — Только наш. Никому
тебя не отдадим! Слышишь?
— Да, — вздохнул Санти и поцеловал ее в нос. — Понял уже. Но вы
все-таки — две свинюки бессовестные!
Девушки весело расхохотались и принялись щекотать его. Император
завопил благим матом, схватил подушку и начал отбиваться. На
кровати воцарилась веселая кутерьма. У незаметно вошедшего Лека от
такой картины глаза стали размером с тарелку. Что-то недовольно
буркнув себе под нос, горец укоризненно покачал головой и
вышел.