Больнее всего, как оказалось, это когда тебя протыкают несколькими шпагами одновременно. Ну, а когда делают это со спины, то ещё и очень обидно. Больно мне при этом бывает, как и любому обычному человеку, но довольно быстро я восстанавливаюсь. Каждый раз после смерти я оказываюсь на одном и том же месте, в довольно прохладном северном краю тысяч и тысяч озер. На островке в центре крохотного древнего озерца, среди камней капища, которое построил незадолго до последнего большого ледника народ, от которого сейчас остались лишь выбитые на древних камнях не понятые никем послания. И я оказывался на ровном алом камне без единой царапины и в той же самой одежде, в которой меня отправляли туда, где, как думали отправители, или нет ничего, или очень скучно, и откуда нет возврата. Ни первое, ни второе, ни третье действительности не соответствует. Я же, вернувшись, всегда отдаю долги. Но, с восемнадцатого века, я ненавижу шпаги, хотя сам и фехтую очень и очень неплохо. И только присущая мне гипертрофированная скромность не позволяет мне выразиться более определенно об этом своём умении. Самое удивительное, что выручает оно меня до сих пор и во многих точках мира. Но вот всё французское, и, как ни глупо это прозвучит – лягушек, я с тех пор очень и очень не люблю.
Согласитесь, но бывает ведь и так, что ассоциации значат гораздо больше здравого смысла? Но я никогда не смогу забыть одну встречу на узкой улочке предреволюционного Парижа. Той самой революции, которую французы называют 'великой'. – Это когда в поисках пути к счастливой жизни французский плебс отрубил голову своему монарху и получил свободу заливать кровью и свою страну, и земли сопредельных стран.
Революционеров всех времён почему-то постоянно тянет поделиться своим счастьем с соседними народами. Скучно им, наверное, пребывать в одиночку в мире победивших очередных передовых идей. И почему-то чем больше революционеры требуют свободы, равенства и братства, тем больше трупов у них получается в итоге. Но, весёлые были времена и нравы! И тот случай был единственным за всю мою жизнь, когда, вернувшись, я не смог вернуть долги сам. Тогда же исполнителей убили в очередной военной авантюре Наполеона, который чуть ли не четверть населения своей страны умудрился убить в бессмысленных войнах, а заказчику давно отрубили голову ввиду не правильного происхождения. И это был тот редчайший случай, когда я был полностью согласен с мнением революционного народа.