У меня вытянулось лицо, а она глянула на меня и осеклась.
Чёрт… чёрт! Бля, Костя! Это ты виноват. Это твои слова так по ней прошлись.
Как она только свои профили не удалила, как у меня вообще повернулось что-то такое написать… я не просто затушил эту маленькую тёплую звёздочку, я отнял её творчество у тех, кому оно западало в душу, отнял у неё славу? Она бы обязательно прославилась. Да я сам был готов вытащить её, если бы нашёл, если бы…
— Это из-за меня? Из-за того, что я тогда написал? – выдавил я, совершенно отупев. — Я написал херню, просто зазвездился, был на нервяках, я не должен был писать ни слова, я не имел права, ты прекрасно пишешь, ты…
— Перестань, – в глазах у неё стояли слёзы. Она глянула на меня с укором, а у меня ухнуло всё внутри, потому что захотелось обнять, утешить, умолять… хрупкая, у неё такая хрупкая душа, а я расколотил вдребезги. — Ты был прав. В тех твоих словах всё было правдой, я просто не признавалась себе, просто думала, что всё хорошо, верила в то, что мой час придёт, но это… ты был прав, во всём во всём. И талант, Кость, ну, где ты? Ты знаешь, ты молодец, правда, ты добился, чего хотел. А я просто… не надо. И прощения, Кость, я же тоже обманула тебя, тоже не признавалась в том, что у меня семья, что я не свободна… я обманывала тебя. И я старше, я тебе и здесь не сказала ничего. Не надо… я не обижена, честно-честно…
И это её “честно-честно” — как-то же уже обидел её, до тех самых последних написанных мною ей слов, почти семь лет назад. Понял тогда, что задел, расстроил, а она прислала улыбающийся смайлик и вот это “честно-честно”.
Я вгляделся в её профиль, во вспыхнувшие щёки…Семья? Муж и дети? Возраст? Она врала? Нет, я же не спрашивал. Мы разговаривали только о творчестве. Выдумывали себя. И… Я знал. Я знал, что она не свободна, догадывался, несмотря на то, что она так свободно общалась, но в ней был надлом, которым я дышал, в ней было тепло, в которое я кутался, в ней была безграничная поддержка моей писанины, которую я ценил больше, чем чью-либо и в итоге всё раздолбал к херам.
Она хотела встать и уйти, а я не пустил, не отпустил руку, которую держал. Она плакала, в реальности плакала и мне было больно от её слёз, а ведь думал, что закостенел, что уже не пронять меня, не задеть, взрастил циника внутри. При этом и сам не знал, когда стал таким мерзавцем, словно душа умерла.