Кровосос действительно оказался чем-то невероятным:
превосходящий человека в силе, скорости и живучести, он напоминал
ему своё собственное создание. Виктор хотел понять, исследовать,
разобраться, как они, вампиры, устроены и как работают. Так
началась история местного Франкенштейна, пошедшего в итоге
абсолютно иным путём, нежели известный мне, книжный. С тех дней его
жизнь напоминала скорее какой-то фантастический боевик,
перемежающийся с исследованиями и наукой, которую тот вывел на иной
уровень, ведь, действительно, зачем мировое научное признание,
когда подавляющее большинство «светил» банально даже не осознают,
что рядом с ними ходят существа из легенд и сказок.
В общем, с тех пор на вампиров был открыт сезон охоты. Виктор
хотел посмотреть, чем отличаются слабые вампиры от тех, кто
посильнее, потом ещё сильнее и ещё. Где тот механизм, ответственный
за рост сил, как он устроен, по каким принципам функционирует.
Проблем было несколько: первая — вампиры прознали об охотящемся на
них человеке и начали вести ответную и, вторая — вампирами мир не
ограничивался. Демоны, маги, мутанты, оборотни и прочие сказочные
существа были реальностью, живя среди людей. Когда Виктор это
понял, то долго думал, пытаясь понять, как такое возможно, почему
люди не видят, почему не знают. За этими думами его и настиг
позабытый им «сынишка». Сказать, что встреча прошла не так, как
того хотел монстрик — не сказать ничего.
Просто представляя себе эту картину, я не знал, смеяться мне или
плакать. Врывается, значит, монстр в лабораторию с криками:
— Наконец-то, отец, я ждал этого дня двенадцать лет! Сегодня
моя месть будет свершена! — не хватает только высоко поднятой
в верх руки, со сжатыми в кулак пальцами.
В ответ на это сидящий в кресле и рефлексирующий по поводу
очередного слома картины мира, Виктор, оглядывает того усталым и
пофигистическим взглядом, глупо моргает, стараясь понять, кто это
вообще такой, ведь на сшитого сикось-накось зомби с трупного цвета
кожей, тот был не похож. Он был жив. Именно жив — покрыт давно
зарубцевавшимися шрамами в тех местах, где Виктор сшивал куски
плоти, а она сама больше не напоминало своим цветом труп, наоборот,
была обычной, живой, человеческой. Тогда-то в голове доктора
Франкенштейна что-то щелкнуло во второй раз, а лицо стало
разглаживаться. В глазах появилось узнавание, быстро сменяющееся
холодным и расчётливым прищуром.