— Привет, Железяка, — улыбнулся, несясь на всех порах к башне,
до которой оставалось всего ничего. — И ты же знаешь, что я не
люблю, когда меня так называют...
— Если не любишь, то не надо было выбирать себе такое дурацкое
липовое имя, — пробурчали мне привычный ответ, ставший едва ли не
приветствием, между нами, за прошедшие годы. Дело в том, что ещё
оригинальный Виктор Франкенштейн каждые три-четыре десятка лет
менял «личность»: ну там новые документы, имя и всё такое... Ещё бы
внешность хоть немного бы менял, хотя бы прическу — цены бы ему не
было, а так новое имя, а рожа и всё остальное — старое.
— Ты... Как ты мог не сказать своему лучшему другу, что тоже
«супер»?! — в голосе Старка слышалась неприкрытая обида, а зная
его, то он теперь не слезет с меня, пока не вызнает ответы на все
свои вопросы.
Пусть в его годы такое и прокатывало, то вот уже к началу
нулевых — слабо. Но, как говорится, все кто нужно и так в курсе. Я
же, ещё в самом начале пути, в порыве «юношеского дебилизма» и,
думая, что это «прикольно», продолжил традицию, выбрав себе
такое... ироничное имечко. Ну а что: Франкенштейн — Фрэнк Штейн,
мне это казалось забавным, а потом как-то свыкся, забыв и забив. А
вот Тони не забил и каждый раз «троллит» меня не догадываясь, что,
тыкая пальцем в небо, попадает прямо в глаз! Да и с его
возможностями понять, что имя — липа — проще простого, а вот
проследить его до настоящего сложно даже «Великому Тони Старку» со
ЩИТом на пару.
— Потом, Тони, всё потом.
— Только попробуй потом свалить в закат в своей излюбленной
манере! — тем временем я добрался до башни, а нужно мне было на
самый верх.
— Прости, Тони, но я немножечко подпорчу фасад твоей башенки
Тёмного Пластилина... — с этими словами я начал нагнетать поток
ауры, вплотную приближаясь к опасной границе, позволяя покрову под
одеждой расползтись вплоть до шеи и выше, почти подбираясь к
голове.
— Ты чего удумал? — вдруг всполошился Старк. Я лишь ухмыльнулся
и согнул ноги для прыжка. Привычная дезориентация от перегрузки
сошла через миг, а моё тело, которым выстрелили словно из пушки,
отчего бетон под ногами пошёл трещинами, взлетело на высоту
тридцати метров. Борясь с нахлынувшей эйфорией и всё сильнее
подступающим безумием, выставил ноги, уплотняя под ними ауру.
«Приземление» на вертикальную поверхность всё ещё казалось чем-то
новым, но я усилием скинул это наваждение и начинал бежать вверх по
поверхности здания, кроша и разметая под ногами осколки бетона и
стекла.