— Прошедшие дни для меня все смутно, как в тумане, — демонстративно потирая виски, сообщила я. — Кто вообще может желать моей смерти? Зачем кому-то меня травить?
— Здесь — понятия не имею, — поморщилась тетушка. — Хотя… синна Алессия могла кого-то подкупить через подставных лиц, например тех же священнослужителей. Кто у тебя принимал исповедь?
— Не помню, — промямлила я.
Эту таинственную синну, отчего-то меня ненавидящую, поминали уже не первый раз, и очень интересно было бы узнать кто это, но задавать вопрос напрямую было бы глупо. Я сразу себя выдам. Судя по тону беседы, мы ее обе хорошо знаем.
Взгляд женщины стал острее, настороженнее.
— А что ты помнишь? Последнее? — уточнила она.
Я почувствовала, что ступаю на скользкий, тонкий лед недомолвок.
— Вы ушли, я села на скамью… потом провал, — пробормотала я, потирая виски. — Ох, голова!
— Как меня зовут? — неожиданно спросила моя собеседница.
Я поняла, что попалась.
— Тоже не помню, — пролепетала в тщетной надежде отсрочить неизбежное.
Женщина посерела, разом осунулась и кулем осела на длинный пуф в изножье кровати.
— Ты не Лоретта! — констатировала она дрожащим голосом. — Кто ты, дух, и зачем занял тело моей племянницы?
Я открыла рот и снова его закрыла, лихорадочно пытаясь придумать, как выкрутиться из щекотливой ситуации.
Недолго я продержалась, не выйдет из меня шпиона!
Не дожидаясь ответа, тетушка схватила меня за руку и принялась выводить пальцем на моем запястье какие-то символы. Самое странное, что они проявлялись и начинали светиться зеленовато-бежевым! Возможно, какая-то флюорисцентная краска? Я аж бояться разоблачения перестала, завороженная изысканными линиями неведомой каллиграфии.
Интересно, это просто рисунки или же буквы? В последнем случае засада — прочитать написанное у меня не вышло.
Завершив последний завиток, тетушка отскочила, как от гранаты с выдернутой чекой, и уставилась мне в лицо.
Я, в свою очередь, налюбовавшись на медленно меркнущие линии, уставилась на нее.
Так мы и буравили друг друга взглядами с минуту, не меньше.
Напряжение постепенно уходило из позы родственницы. Еще мгновение, и она выдохнула с облегчением.
— Лоретта, ты меня напугала, — уже совершенно другим, сочувственным тоном посетовала она, снова устраиваясь на пуфе. — Мне уж было показалось, что твое тело заняла чужая душа. Но почему ты ко мне так формально обращаешься, мы ведь всю жизнь как подружки?