Любовь Александровна открыла глаза и укоризненно посмотрела на сына. Тот стоял в дверях, низко опустив голову.
– Ах, я решительно не понимаю, что вас может связывать с этой… – Мать разрывалась между привитой бабушкой культурой общения и непреодолимым желанием сказать гадость: – …этой негодницей! (Консенсус был найден.) Налейте мне воды.
Эдуард плеснул в стакан воды из стоящего на тумбочке графина и вложил в протянутую матерью руку.
– Право, вы хотите моей смерти, милостивый государь, – отпив глоток, продолжила Любовь Александровна, – а иначе зачем вам эта женщина? Вообразите моё положение! Разве об этом я мечтала, когда вот этой вот рукой качала вашу колыбель?
На последней фразе голос женщины надломился, и Любовь Александровна, закрыв глаза, без сил упала на смятую подушку.
– Но я люблю её… – услышала в темноте закрытых глаз Любовь Александровна. – Я, может, впервые за свою жизнь полюбил. Вы должны понять это, мама…
– Ах, оставьте эти пустые слова. Я это уже слышала, не далее как в прошлом году, – снова вскинулась мать. – Напомнить вам, как вы всенепременно желали жениться на той вздорной девчонке из детского отдела вашего магазина? Тогда ваши уверения в том, что вы по-настоящему влюблены, разбились вдребезги о реальность, когда увидали её в подсобке с помощником главбуха.
– Мама, вы опять мне это напоминаете. Я же вас просил! – поморщился Эдуард.
– Но та хотя бы была русской, – всё не унималась Любовь Александровна, – не то что эта беспардонная дикарка.
– Мама, может, вы всё-таки присмотритесь к ней?
Такого измождённая переживаниями душа Любови Александровны выдержать не могла.
– Ах, сударь, мне дурно даже от одной этой мысли. Подите, подите прочь!
Любовь Александровна непримиримо показала дрожащей дланью на дверь и, закрыв глаза, легла на подушку. При этом её рука продолжала указывать на выход. Бледное лицо задёргалось в мелкой судороге, грозясь вот-вот брызнуть горькими слезами.
Эдуард вздохнул и вышел из комнаты. Спустя мгновение он снова открыл дверь и голосом, в котором сквозила издёвка, сказал:
– Ах да, кстати… Я привёз с собой ещё одного работника. Теперь он будет смотреть за лошадьми и жить в отцовском флигеле. Прошу любить и жаловать.
«Указующий перст» Любови Александровны, который по-прежнему гордо был направлен на дверь, вместе с рукой беспомощно шлёпнулся на постель. К вечеру Любовь Александровна всё-таки немного отошла от утреннего потрясения и вышла из своей комнаты, чтобы приготовить ужин. Материнское сердце, как бы оно ни было исполосовано, не могло выдержать того, что сын останется на ночь голодным. О том, что на её кухне будет орудовать эта чертовка, не могло быть и речи. После мучительных раздумий Любовь Александровна пришла к выводу, что время само всё рассудит, нужно лишь помочь её заблудшему сыночку увидеть истину.