Я никогда не слышал, чтобы Димка ругался. Более того, я даже раздражённым его не видел, максимум – озадаченным. Поэтому сорвавшиеся с его губ проклятия потрясли меня.
– С чего ты взял, – тихо произнёс мой друг, – что я соврал? Я разве похож на человека, бросающего слова на ветер? – под конец он взял себя в руки, и голос, в котором звенел металл, снова стал мягким.
– Наверное, с того, что сейчас ты впервые в жизни выглядишь глупо.
Димка отвернулся. Подошёл к своей двери, приложил руку к косяку, снимая блокировку, и вошёл в ячейку. Я последовал за ним, пока он не передумал и не оставил меня за порогом. Димка прошёл в спальню и упал на кровать – как был, в куртке и ботинках. Я придвинул стул и сел напротив него.
– Я болен, – наконец сказал мой друг. То, как это прозвучало, заставило меня вздрогнуть. Но я лишь пожал плечами.
– Я так и думал. Подробнее, если можно.
– Рак позвоночника.
Димкино лицо было непроницаемым, голос – хладнокровным, но от этого было только хуже. Я поверил сразу. И пусть мой разум отказывался принимать услышанное, я уже как будто видел этот безрадостный путь, на котором мой друг оказался так внезапно, всего с одного шага. Но я держал себя в руках. Нужно было оставаться спокойным и делать вид, что ничто не имеет значения. Тогда, быть может, беда обошла бы нас, лишь немного задев.
– Это… неприятно, – наконец сказал я. – Лечение будет долгим.
– Неприятно? – переспросил Димка. – Что ж, это ещё не всё. Врач сказал, что это уже нельзя вылечить. Слишком поздно. Мне осталось несколько месяцев. Вот это неприятно.
Помню, я просто взбесился тогда. Я всегда считал, что лишать людей надежды – величайшее из преступлений. Попадись мне тот медик, я бы ему показал, что такое настоящая клятва Гиппократа, а не та галочка, что он поставил под своим резюме в графе «ознакомился и принимаю».
Теперь Димка прямо смотрел на меня, закусив губу. В тот момент я жалел, что не могу найти ни слова утешения. Новость поразила меня, как выстрел в спину, но тогда я чувствовал только шок и слабость; едкой болью в сердце она стала позже. Я думал, что Рома смог бы сказать что-нибудь правильное, отчего всем нам стало бы легче. Но Роман был у себя дома и ничего не знал о случившемся, и, чёрт возьми, я должен был рассказать ему, но заранее боялся даже мысли об этом.