Турандот:
Внимай, безумец.
Разреши загадку:
Есть дерево, где скрыта
Кончина человека,
Оно древней гранита
И молодо от века.
Красивый лист не вянет,
Он белый и узорный,
Но белизна обманет
Своей изнанкой чёрной.
Скажи, ты знаешь слово
Для дерева такого?
Калаф:
Не гневайтесь, надменная принцесса,
Но я загадку разрешу. Растенье
Древнейшее, но юное, где скрыта
Кончина человека, чьи листы
Белы снаружи и черны с изнанки,
То будет – с днями и ночами год.
После поездки Вронского с Карениной Анной и их годовалой дочерью в Италию, занятий там живописью и отказе света принимать их вместе, у князя Калужского был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь такого аристократического приёма. В числе гостей мелькали придворные фрейлины, несколько литераторов, две или три модные красавицы, несколько барышень на выданье из богатых и знатных семей, совсем дряхлая графиня Анна Федотовна Омская, а также лейб-гвардейские офицеры. Около десятка доморощенных светских львов красовались в дверях второй гостиной и у камина. Всё шло своим чередом. Было не скучно, но и не весело.
В ту самую минуту, как новоприезжая певица Сафо Штольц подходила к роялю маленькими, бойкими, на крутых каблучках туфель шажками и решительно, по-мужски развёртывала ноты, баронесса Полина Николаевна Шильтон зевнула, встала и вышла в соседнюю комнату. На ней было чёрное платье по случаю придворного траура, широко открывавшее её плечи и спину до талии. Наряд украшал сверкающий бриллиантовый вензель на голубом банте.
– Здравствуйте, мсье Вронский, я устала… Скажите что-нибудь! – и баронесса опустилась в широкое пате, стоявшее возле камина во всю стену. – Скучно! – И снова зевнула. – Вы видите, я с вами не церемонюсь! – прибавила она.
– И у меня сплин! – ответил ей Вронский, присаживаясь рядом.
– Вам опять хочется в Италию, не правда ли? – спросила она после некоторого молчания, повернув к нему свою красивую голову.
Граф Вронский как будто не услышал вопроса. Он продолжал, положив ногу на ногу, смотреть на оголённые плечи своей собеседницы.
Алексей Кириллович несколько поблёк и потускнел от переживаний, от навалившейся на него ответственности, от того, что выходы в свет стали редки и в соблазнители он уже не годится. Волосы Вронский отпустил, стал зачесывать за уши, закрывать увеличившуюся плешь, а также отпустил бородку. Усы стали длиннее и неопрятней. Он уже не носил парадных нарядов, и не было видно его былых ровных завидных зубов. Связь с Анной обернулась из светской лёгкой интрижки необычайно обременительной, глубокой и психологически сложной любовью, к которой граф совсем не был готов.