Дарки охотно вошёл в тайник, который ему указала мадемуазель Меркантур. Он прекрасно чувствовал опасность, а кроме того, даже двусмысленность своего положения, но подчинился бы и более тягостным испытаниям, только бы угодить Берте, и при этом с радостью говорил себе, что посвящая его таким образом в семейные тайны, мадемуазель Меркантур предоставляла ему некие гарантии интимности, из которых он позже мог бы извлечь пользу.
Итак, Гастон уединился в этом тёмном кабинете и закрыл запор, чтобы укрыться от вторжения врага, предварительно убедившись, что путь к отступлению по коридору, позволявший беспрепятственно выйти из квартиры, не пересекая салон, был открыт.
После принятия этих мер предосторожности Дарки приготовился к тому, чтобы присутствовать при семейной сцене, которая, как ему казалось, должна быть скорее неприятной, чем ужасной, но он был готов её прекратить, если моряк начнёт вести объяснение со своей женой к трагической развязке.
Ожидая предстоящий спектакль Гастон не смог удержаться от воспоминаний и параллелей, которые на него навеяли события последних дней. Вечером в будуаре у Джулии, следующим днём в кабинете у мадам Крозон – положение его было почти одним и тем же. Только, накануне, оно развязалось самоубийством и, на этот раз, судя по тревоге, в которую возвращение мужа повергло обеих сестёр, оно также вполне могло закончиться очередным мертвецом.
Впрочем, у Дарки не было времени на длительные раздумья. Едва он расположился в своём наблюдательном пункте, как услышал шум двери, неистово и громко захлопнутой, и суровый голос, который восклицал:
– Да, это я, мадемуазель. Вы не ожидали встретить меня так скоро?
– Матильда будет очень счастлива снова вас увидеть, мой дорогой Жак, – произнёс приятный голос Берты, – но вы не должны были удивлять её таким образом. Она очень больна, и волнение…
– Я не нуждаюсь ни в ваших объяснениях… ни в вашем присутствии, – грубо прервал её муж сестры. – Я хочу объясняться только с моей женой и не желаю, чтобы при этом присутствовали вы.
– Маленькая ремарка, Жак! После восемнадцати месяцев отсутствия вы бы лучше для начала обняли Матильду.
– Спросите лучше у неё, осмелится ли она подойти ко мне и обнять, – гремел капитан. – Спросите у неё, что она делала в то время, когда я плавал по морям, чтобы сколотить для неё состояние. Это бесполезно, не правда ли? Вы прекрасно знаете, что она сделала.