Дело было сделано, а остальное уже было неинтересным: бумаги, объяснительные, и прочее. Спустя двое суток Лею под усиленной охраной прямо из здания полиции сопроводили в аэропорт, откуда она обычным рейсом «Эль-Аль», минуя все обычные службы аэропорта стороной, бизнес-классом, в сопровождении работника «Шабака», но под чужой фамилией и с чужим паспортом вылетела в Тель-Авив.
Тем и закончилось для Леи это приключение, если эту операцию можно было так назвать. Позже ей рассказали, что в больнице, которую ей было поручено рассекретить, работали, не считая турецких врачей, один кубинский, один российский, и еще один узбекский, а также двое русскоязычных израильтян, один из которых был профессором. Эти люди – высокие профессионалы в своей области – имели все возможности, работая официально, получать вполне приличные зарплаты, исчислявшиеся во многих тысячах долларов, но вот же, их соблазнили головокружительно высокие гонорары, ради которых они решились пойти на преступление. Теперь все они, естественно, потеряли возможность работать в медицине, и вот-вот должен был состояться суд, по которому им грозили реальные тюремные сроки. Но хотя бы в этом конкретном случае, подумала Лея, остановлена кровавая медицина, лишающая несчастных молодых людей жизни ради того, чтобы продлить её обеспеченным старикам или моложавым еще прожигателям жизни, угробившим свои органы в сравнительно молодом возрасте пьянкой и употреблением наркотиков. При этом врачи и особенно деляги-посредники, руководившие ими, наживались, по сути дела, на крови и смерти.
Дома, уже в аэропорту, её ожидали родные: отец с матерью и супруг Александр с их дочечкой-малышкой девяти месяцев, приехавшие на двух машинах. Увидев их, стоявших у бюста Бен-Гуриона, Лея не сумела сдержать слёзы, а небольшая сумка попросту выпала из её рук. Но мать с отцом так её затискали, что слёзы вытерлись об их одежду, после чего она попала в объятия своего супруга. И хотя подробностей этого сложного дела она разглашать не стала, члены её семьи поняли, что ей вся эта история далась не легко. Всю дорогу к дому – а это, если нет пробок, немногим более получаса – она разговаривала со своей дочерью – Лилиан, а та, не видевшая маму некоторое время, поначалу морщилась, глядя на неё, словно собираясь заплакать, но затем лицо её подобрело и весь остаток пути она смеялась, то и дело повторяя: «Мама. Мама. Папа. Мама». Ребёнок попросту радовался, что теперь самые близкие ей люди рядом, на месте: мама и папа.