Бугор замолчал. Желторотик взглянул на ветку, которая ещё покачивалась, но зимородка на ней не было. Птица улетела. И после этого, как она без следа исчезла, в душе юноши возникло чувство какой-то глубокой, бездонной пустоты. И бессмыслицы. Что всё происходящее в мире, ни имеет значения. Даже то, ради чего он находится здесь. Ради чего он терпит мучения и лишения, подвергает себя смертельному риску и бросает себя в пасть обреченности навсегда и наверняка стать калекой. Но он должен был быть здесь…
Костёр изъел дровишки до углей, и пламя только робкими всполохами пыталось выбраться из ярко-красных, постепенно темнеющих головешек. Пыталось до последнего обглодать кости сухих палых ветвей. Желторотик, чтобы отвлечься от тягостных раздумий, которые ни первый месяц рвали по ночам его сны на темныё пятна забытья между тягучим ужасом перед возможным будущем и которые только днём отступали, оттесненные работой и работой, разгрёб жаровню костища посередине и водрузил туда металлическую кружку. До этого он наполнил её водой из фляги, обмотанной фольгой и упрятанной до поры в свинцовый контейнер. Высыпал в воду шесть пакетиков «три в одном», найденных всё в том же контейнере. По два на брата. Кофеин – хорошая вещь. Скоро опять предстоит марш-бросок, необходимо взбодриться. Плотно закрыл кружку крышкой-защелкой и нагрёб на неё углей. Все движения он делал вдумчиво, даже комментировал мысленно то, что он делает; это помогало забыть на время о том важном и мучительном… Бугор и Профессор тоже молчали. О Профессоре вообще трудно судить: думает ли он когда-нибудь о чём-либо постороннем, или только когда говорит. А говорит он очень редко. Лицо же его никогда ничего не выражает: ни единой эмоции. У Бугра же всё было написано на его физиономии, можно было и не спрашивать, о чем он размышляет. Ясно было, что прикидывает в уме дальнейший путь. Чему-то кивает одобрительно, а чему-то и передёргивает правым плечом, кривя губами в знак несогласия.
В зоне нет запахов, которые можно было назвать ароматом. В ней пахнет гнилью, разложением, дерьмом. И аромат кофе – был первым нормальным для человеческого обоняния запахом за несколько дней. Так было приятно вдыхать его обжигающий пар, держа у рта, вместо язвенной вони здешней природы, вместо кислого отфильтрованного абсорбирующим наполнителем респираторов воздуха. Кофе был настоящий, дорогой – ни та дрянь, что продаётся в супермаркетах, а входящий в спец.пайки для отрядом особого назначения. Да и остальная провизия, выданная им их нанимателем, была качественная – из той же серии. Можно было бы предположить, что их наниматели связаны с военным ведомством, даже с какими-то секретными подразделениями. Но, как сказал Профессор, «для бесед есть и другие темы». А впрочем, почему бы и не порассуждать, пофантазировать на тему шпионского заговора, в котором тебе отвели роль вьючной скотины? И что это, интересно, за оборудование? Сплошь запечатано в пластиковые ящики, опломбированное, со знаком «рюмка» на крышках – хрупкости; больше знаков никаких… Люди что-то монтируют, какую-то секретную лабораторию в центе зоны отчуждения. Может быть, для того проекта, о котором Желторотик слышал «мимоухом», «Мёртвая Зона», предназначенный для фатальной зачистки всей зоны от всего живого и притворяющегося мёртвым. Стереть с лица земли всех мутантов, всех восставших мертвецов, все аномальные образования и всех сталкеров в придачу. Рассуждения Желторотика, конечно, не могли быть последовательными и иметь конечную цель докопаться до какой-либо истины. Они были праздными. Единственное, какую пользу они могли принести ему, успокоить потревоженную рану в сознании…