За солнечным великолепием, как-то не сразу разобрал возбужденные голоса двух женщин, что доносились с самого крайнего места на скамейке в глубине павильона, за фигурами людей, плотно стоящими передо мной. Они говорили, словно, не слыша друг друга, стараясь убедить в своей правоте. И что-то непримиримое и нервное, не оставляющее равнодушным, было в их речи.
– Вот она, эта весна, будь она неладна. Опять призыв. Армейский замах на моего парня. Вот куда ему бежать ума не приложу. Где схоронить? Откупиться нечем. Врачи бесплатно непригодным не признают.
Это отчаянный вопль правды со своей колокольни. Народной колокольни, где другой звон, далеко не малиновый. День и ночь слышен человеческий ропот, что как девятый вал, начинающийся с ряби морской глади, не ровен час, перерастет в бунт.
– Да пусть идет, – резко отвечала ей другая женщина, навьюченная сумками, уставшая и взлохмаченная. Хоть год на твоей шее сидеть не будет, и харчи дармовые, тоже не тратится. Войны с Украиной не будет, не самоубийцы же они, – горячо убеждала она.
Женщина демонстративно резко стала подбирать под берет красного цвета выбившиеся седые пряди.
В этих движениях была решимость, что явно не доставало соседке по скамейке.
– Чего сюсюкаться, с ребятами надо по-мужски. Я вон четверых подняла одна. Вышколила их так, что они женатые, с семьями, по струнке у меня ходят. Сейчас к младшему еду, невестке помочь, третьего мне родила. Не будь последней дурой потакать бездельнику. Маменькин сынок, может, ты ему до сих пор сопли вытираешь. Армия им только на пользу, там живо научат, как Родину любить, человеком сделают, лень из него вышибут.
– А если душу? – чуть ли не плача продолжала мать. – Жалко, дитя то одно, а там порядка нет. Он не выживет, не выстоять ему. Сломают его. Еще чего сделает над собой.
– Ничего с ним не будет, – оборвала ее собеседница, – вот, поверь мне. А быть дезертиром! А если посадят, лучше будет?
– Господи, что же ты меня стращаешь?
– Надо было растить парня, а не пальму.
* * *
Меня невольно раздражала незамысловатость таких выводов. Хотя сознавал у каждого свое понимание этого сложного времени. Дух войны витает над Европой, отвратительный и мерзкий, преступный, издевающийся над человеческим разумом, не поддающийся логике. Оголтелый, лишенный морали, понимающий только силу.