— «Такое впечатление, что ты
собираешься сам жить в этом особняке», — привёл я последний довод.
— «Давай рассуждать логично. Тебе теперь эта собственность не
нужна, а мне и подавно. Да и Мерный не успокоится, пока по
документам я являюсь собственником».
— Ему и Жоржа придушить ничего не
стоит, — снова возразил мне призрак. — Или будет пытать, пока тот
дарственную не подпишет.
— «А если сделать по-другому», —
устав спорить, предложил я. — «Коллекционер ведь хотел, чтобы всё
досталось городу? Вот ему я и отпишу свою собственность, но с одним
условием: директором музея пожизненно назначается Жорж, и ему
платят нормальную зарплату, чтобы больше у друзей не пришлось
деньги занимать».
Судя по наступившей тишине, призраку
или нечего было возразить на такой вариант, или он ему на самом
деле понравился, но по своей вредности дух не смог в этом
признаться.
— Вредность тут не причём, —
раздавшийся шёпот показал, что моё последнее предположение, скорее
всего, было недалеко от истины. — Давай остановимся на этом
варианте, он хотя бы не делает мою смерть напрасной.
Так вот в чём всё дело! А я-то
обвинял призрака в меркантильности...
***
В итоге было решено повторить наше
путешествие, но в обратном порядке. Жорж сообщает Степанычу, что
вспомнил про невыключенный утюг и теперь вынужден срочно вернуться
домой. Заплаченные деньги остаются завхозу в качестве аванса, так
как художник планирует скоро опять сюда вернуться.
Потом мы пешком идём до
железнодорожных путей. Там призрак притормаживает проходящий поезд
и мы загружаемся в товарный вагон. Едем обратно в город, выходим в
этот раз там, где и все нормальные люди — на вокзале. Берём такси и
едем к нотариусу...
На этом этапе нашего планирования
возникла первая заминка. Документы. У меня-то они с собой, а вот у
Жоржа... скорее всего сгорели. Как он в этой ситуации сможет
устроиться работать директором музея? Да и вообще, кого надо
упоминать в дарственной?
— Виктор говорил, что его друга
раньше звали Вячеслав Баранников, — прошептал призрак. — Вернулся
из Москвы Жоржем, но надо выяснить, менял ли он паспорт, или просто
свои картины стал подписывать новым именем.
Сказано — сделано. Через минуту мы
уже стучались в дверь домика, а ещё через секунд тридцать оттуда
раздался сонный голос художника, интересующегося, кто это стучит,
мешая человеку отдохнуть после обеда.