Он вскинул рог, окованный золотом, наполненный медом и залпом
осушил его. Впрочем, следом поднимались все новые и новые рога — в
честь святых и ангелов, которых сегодня чтили эти храбрые воины:
Михаила-Архангела и Георгия Победоносца, Федора Стратилата и
Феодора Тирона. Поднимались тосты и за императора и за его супругу
и наследника — так что и сам цесаревич, не в силах оставить без
ответа славящие его отовсюду речи, несмотря на все старания
Асмунда, все же захмелел. Молодой человек громче всех подпевал
пьяным песням германцев, сам выкрикивал все новые воинственные
тосты и смеясь звучавшим со всех сторон грубым шуткам наемников. В
конце концов, Асмунд велел Генриху отвести захмелевшего цесаревича
во дворец. Там сакс препоручил Михаила дворцовой страже, что спешно
доставила наследника в его опочивальню. Едва голова молодого
человека коснулась подушки, так он тут же провалился в глубокий
сон, прямо в одежде.
Проснулся он только к полудню, с раскалывающейся головой и
мерзким ощущением во рту. Однако еще более тягостным было видеть
мать, стоявшую у изголовья кровати, с застывшим, будто окаменевшим
лицом. Едва глянув на Ирину, Михаил понял, что ее скорбь вызвана
вовсе не его плачевным состоянием, что причина печали куда
глубже.
— Вставай, сын мой, — сказала она, — горестные вести принес этот
день. Твой отец, басилевс Константин, погиб на Дунае, у стен
Сингидунума. Отныне ты — император.

— Значит, ты ручаешься, что он мертв?
Сидя на троне, с подлокотниками в виде припавших грифонов, Эрнак
сверху вниз смотрел на стоявшего перед ним мужчину. Высокий и
крепкий, в расписанной золотом свите из темно-синей ткани и высокой
меховой шапке, сейчас стоявший перед каганом славянин сам себе
казался мелким и никчемным. Вокруг него чадили едкие курения из
коры пихты и веток можжевельника и в их дурманящем дыму, владыка
аваров, с его слепящим великолепием одежд и блеском драгоценных
украшений, со скалящимися отовсюду мордами грифонов, казался
особенно грозным. Это величие подтверждал и высившийся за его
спиной сверкающий идол Сварги-хана, верховного бога аваров, для
изваяния которого некий отчаянно храбрый воин, в старые времена,
позволил залить себя живьем в золоте.
— Ты видел как он умер? — настойчиво повторил каган.
— Также ясно, как вижу сейчас тебя, — горячо произнес мужчина ,
- пусть сам Перун поразит меня громом, если я хоть раз видел такую
бурю средь ясного неба, а Дунай разливался так быстро. Константин
мертв и сейчас гниет на дне речном, также как и многие его воины.
Из тех, кто остался в живых никто уже не помышляет идти на север, а
многие сербы уже оставили Первослава и больше не признают его своим
князем.