– Ты же и
так дохлый, – перебил этот поток красноречия Кельвин.
– Если я
мертвый, это не значит, что не нуждаюсь в подстраховке! –
возмутилась гиена.
Данте
устало оттолкнулся от дверного косяка, пересек кабинет и выдернул
из-под зада Азры папку с личными делами. Развернулся и направился к
выходу.
– Просто
признай, – напирал Кельвин. – Антидот тебе нужен исключительно как
косметическое средство.
– А я
никогда и не скрывал, что от него моя шкура блестит, а улыбка
становится белоснежной. Так что не делай такую кислую мину
на…
Дверь со
щелчком затворилась, скрыв от глаз Данте Праймуса двух спорщиков, и
те моментально, словно по команде, умолкли.
– Отлично
сыграно, – улыбнулся некромант.
– То ли
еще будет, – гордо выпятил грудь Азра и пристально глянул на
заговорщика. – Смотри не спались.
Кельвин
Праймус расплылся в нехорошей улыбочке, от которой в глубоких
казематах дворца начинали трепетать и колоться даже самые отчаянные
и несгибаемые личности. Поднял руку и изобразил поворот
воображаемым ключиком, смыкающим уста.
Погруженный в свои мысли и тревоги глава отделения
некромантии заторопился к ректору. И даже не заподозрил, что
самопровозглашенный амур уже предвкушающе потер лапы друг о
друга.

Делать
новости – это настоящий ад на земле. Но делать новости в канун
самого зимнего и волшебного праздника, знаменующего окончание года,
– ад адский.
Это знали
все сотрудники редакции «Староградская правда». Поэтому при всяком
удобном случае молились богам удачи в надежде, что ну хоть в
этом-то году пусть все будет иначе. И всякий раз эта самая надежда
с глумливым хохотом исчезала из редакции аккурат за пару недель до
часа Х.
Можно
сказать, традиция.
Традиция,
которая не подкачала и сейчас.
– Всем
доброе утро, – мрачно сообщил вошедший в редакцию шеф, встретился с
нашим коллективным скепсисом на лицах и грозно рявкнул:
– И не
смотрите на меня ТАК, я в курсе, что добрым это утро назовет лишь
мазохист. Однако солнышко встало. Встал и наш новогодний выпуск,
поэтому давайте дружно проклянем этот день и уже возьмемся за
работу!
Сотрудники редакции зароптали, заерзали в креслах и
мысленно начали писать коллективные увольнительные.
Шеф,
мечтавший о чем-то похожем и чашке кофе (а лучше целом кофейнике,
который с превеликим удовольствием вылил бы на головы критиков,
зарубивших выпуск), шумно выдохнул. Решительно стянул зимнее
пальто, на плечах припорошенное хлопьями снега, и попытался
спрятаться в бастионе надежды, то бишь за закрытой дверью кабинета
с грозной табличкой «ШЕФ».