– Ну, ладно, скряга, я согласен и за одну рыбку, только смотри, чтобы тебе кровью хламиду не забрызгало!
– Надо же, вот бедняга! У кого же ты крал лунный свет?!
– А этот-то откуда взялся?!
– Ну-ка, подвинься!
– Эй ты, головастый, тебе говорят, пригнись!
– Ты чего, ты чего?! На слабого руку поднимешь?! Какой боевой! Я и не думал тебя оскорблять, просто сказал, что ты своей тыквой мне все загораживаешь!
– Спорим, что ступня, которую ему отрубят, потом еще по всей площади плясать будет!
– Ну, что я говорил?! Смотри, как скачет!
– Прямо как под музыку цимбал и барабана с тарелками!
Вступив в мертвую тишину кельи, его преосвященство высоко поднял ткань. Потом сильно встряхнул ее. В тот же миг вся ткань распустилась.
Келью наполнили звуки прошедшей ночи. Сава снова услышал крик совы, скрип луны, шум ветра, вой волка и сказанные в его сне слова родителя: – Дитя мое, попроси у вселенского патриарха и византийского императора погрузить на мулов под пурпурными седлами четыре окна. От всего остального хочешь отказывайся, хочешь не отказывайся, но четыре окна проси, потому что без них ты ничего не узришь, потому что без их горизонтов церковь Святого Спаса останется слепой.
V
Был полдень, час печального расставания
Вскоре, когда пришло известие, что состояние на дорогах удовлетворительно – ширина соответствует предписанной, то есть шести шагам, нет ни разбойников, ни завязанных узлом перепутий, для вселенского патриарха Мануила Сарантина Харитопулоса и византийского императора Феодора Ласкариса настал печальный час прощания с архиепископом сербским Савой. После множества слов, которыми они выразили свою любовь, патриарх и василевс сказали Саве, что готовы одарить его своим благословением, советами, жезлом, одеянием, простагмой на разработку рудников лунного света, а еще, в качестве особой чести, четырьмя мулами под пурпурными вьючными седлами. И еще спросили, какими другими дорогими его сердцу дарами навьючить этих мулов. На все это Сава поклонился и ответил:
– Сердцу моему было бы в радость, если прошу не слишком многого, чтобы честнейший патриарх и премудрый царь одарили меня четырьмя никейскими окнами.
– Какой странный гость…
– Какой странный гость…
– Вот ведь какой странный гость… – зашелестело среди придворных, передававших это мнение друг другу в соответствии с «Книгой о церемониале».