– Турист, – кивнул Андерсон, и увидев
приподнятые в недоумении брови, развел руками: – Да на самом деле
турист, гештальт закрыть.
Пушкин все еще смотрел недоверчиво,
поэтому Андерсон – обычно неразговорчивый и молчаливый, неожиданно
для себя начала объяснять подробно и полно.
– Понимаешь, давно хотел побывать в
Париже. Очень давно – еще в двадцатом году взял билеты на март,
и...
– И? – не сразу понял Пушкин
многозначительной паузы.
– Коронавирус же. Как раз мир в
двадцатом году в марте закрылся.
– Точно, в масках же все ходили! –
вспомнил Пушкин, звучно хлопнув себя по колену. – Надо же, чуму и
конец света обещали, а уже забылось совсем. Прививки еще делали, в
Москве на улицу только с аусвайсом, в шаурмячную без куар-кода не
зайдешь…
– Да, было время. Когда коронавирус
кончился, я снова решил весной сгонять в Париж на пару дней.
– И взял билеты на март двадцать
второго? – в этот раз уже сходу догадался Пушкин.
– Именно.
– Да, неудачно получилось.
– Есть такое. В двадцать четвертом
даже билеты не брал, по личным причинам не удалось, – невольно
потрогал Андерсон тонкий белый шрам на лице. – В двадцать шестом
снова взял, снова на март.
– А ты хорош! – уже не сдержался
Пушкин.
– После двадцать шестого я уже рукой
махнул. Подумал – может ну его, это Париж? А недавно вдруг снова
потянуло. Вчера днем билет взял, и вот я здесь.
– Обманул мироздание?
– Вроде того, застал врасплох, –
усмехнулся Андерсон и махнул рукой в сторону витрины кафе. – Пришел
вот, луковый суп попробовать. Читал, здесь самый лучший в
Париже.
«Наглая ложь», – коротко
прокомментировал Пушкин, выразившись созвучно, но в одно слово и
чуть более ярко. Потом добавил что-то на французском – которого
Карл не знал, но по тону высказывания понял, что и в этой фразе
смысл созвучен.
– Да? Ну и ладно, зато вид хороший, –
обернулся в другую сторону Андерсон, показывая на виднеющуюся
неподалеку Эйфелеву башню. – Только эта лошадиная задница немного
панораму портит.
Самая знаменитая
достопримечательность Франции отсюда, с площади Трокадеро,
действительно была видна с некоторыми помехами – в которые в числе
прочих входила конная статуя на высоком постаменте. К Эйфелевой
башне обращенная передом, а к уличной террасе кафе противоположной
своей стороной.
– Эта лошадь, между прочим, несет
генерала Фоша, подписавшего Компьенское перемирие завершившее
Первую мировую, – прокомментировал Пушкин.