Оставлять беднягу гнить в подземелье не хотелось, но и
похоронить по всем традициям я не могла. Вытащив из саквояжа
лопатник, порылась в отделении для мелочи, выудив два золотых
червонца, накрыла ими глаза девушки.
Помолчала с минуту, но так и не нашлась что сказать. Её душа
ушла, а телу уже всё равно. Равномерно покрыв бездыханную оболочку
сырой силой, щёлкнула пальцами, разбавив тишину слабым эхом. Вот и
всё. Кем бы ты ни была, покойся с миром. Подхватив сидор, не
оборачиваясь, вошла в темноту каменного жёлоба, оставив за спиной
тлеющие кости незнакомки.
Беззвучно шагая по нескончаемому сводчатому коридору, пиная от
скуки вертевшихся под ногами крысюков, думала о вечном,
преисполнившись бесконечным. Пожрать или не пожрать — вот в чём
вопрос.
Желудок одержал победу над разумом. Отыскав глазами крысу
поупитанней, снесла грызуну голову мечом. Споро разделав, поджарила
магической энергией источника. Вышло суховато, но на вкус вполне
себе ничего. Не хватало соли, перца, гарнира и хлеба, но всё лучше,
чем сосать лапу и до чёртиков надоевшую пуговицу.
Не сдержавшись, запила пересушенное мясцо собственной кровью.
Навык вампиризма, как и все прочие, благополучно прижился в новом
теле.
Клыки заострились, ногти приобрели стальной блеск. Ничего из
ряда вон, но всё равно приятно. Тело княжны Ольги перестало
ощущаться пиджаком с чужого плеча. С каждой минутой я чувствовала
себя всё более уверенно. Тоска по Алисе прошла. Пора забыть прошлое
имя. Назад дороги нет. Этот мир теперь мой дом.
Настроение поднялось. Как мало человеку надо. Набил брюхо — и
жизнь хороша. Вздремнуть бы ещё, с ног валюсь. По ощущениям, глаз
не смыкала пару суток. Зевотой рот порвала. Кликнув Василису,
вручила ей управление телом, а сама провалилась в забытьё.
Ромашковая лужайка, посреди железный стул, на том стуле сижу я.
На шее ошейник-блокиратор. Подле стоит щёгольского вида нарядный
франт. Накручивая тараканий ус на палец, что-то толкует мне, — я
отвечаю, лицо мужчины смурнеет, он оставляет усы в покое и
принимается с пролетарской ненавистью месить моё лицо пудовым
кулаком. Харкая кровью, хохочу безумно, сплёвываю крошево зубов в
рожу садиста. Со стороны лесной опушки доносится звонкий девичий
голосок: «Алиса! Проснись! Да проснись же ты! Оля! Оленька! Ольга,
очнись!»