Я отвела взгляд от камеры и поморщилась. Рассказывать это было
неприятно, но без истории о «спасительнице Рокты» дальнейшее
повествование будет недостаточно полным.
– Эта история получила огромную популярность, – поджав губы,
продолжила я, пока не до конца понимая, как передать смесь
благородства с корыстью, которой пропитаны судьбы хороших, в
общем-то, людей. – Женщина, имени которой я не буду называть,
организовала социальный фонд для помощи детям и женщинам из Рокто.
В страну хлынули толпы добровольцев, которым стала не безразлична
судьба никому ненужных детей. Они стали усыновлять сирот и уводить
их с собой, стараясь подарить лучшую жизнь.
Я почесала бровь, забыв, что для интервью подкрасила ее.
Следующую информацию надо было подать как можно более осторожно –
уж больно много важных людей было замешано…
– Через пару лет выяснилось, что история, рассказанная женщиной
из Рокто, оказалась обманом, – а про отмытые через фонд деньги и
вовсе лучше забыть и постараться передать словами весь кошмар
сложившейся ситуации. – Мы все с вами взрослые люди и должны
понимать, что рабство, унижения и торговля людьми – все реально –
просто произошло это не с той женщиной, которая рассказывала об
этом. – Я нахмурилась и вздохнула. – Да и, в принципе, дело не в
самом обмане – все же были люди, которым фонд помог – самое
страшное заключалось не в этом. Самое страшное заключалось в том,
что нашлись люди, которые превратили искренне желание граждан
других стран помочь в мошенническую схему.
Вот тут я сама себя загнала в тупик. Искать обтекаемые слова
дальше просто невозможно, как и долго молчать на камеру.
Поморщившись, я решила, что пофиг, если канал забанят – расскажу,
как было.
– Усыновление – дело не дешевое. В Рокто быстро нашлись люди,
решившие заработать на этом. Приюты с сиротами появлялись каждый
день, но дети, которые там содержались – сиротами не были. Их
покупали. Покупали из бедных семей за один дройхт. За один. А
оформление документов на опекунство стоило пять – семь.
Я вновь облизала губы, понимая, что теперь мой канал точно
забанят. Я напрямую заявила, что каких-то пятнадцать лет назад в
Ротко торговали детьми… Такой контент вряд ли пропустят.
– Это быстро прикрыли, – сказала я, умолчав, что «быстро» в
данном контексте весьма относительно. – Иностранцам запретили въезд
в страну, поток денег прекратился. Но остались сиротские дома, – я
отвела взгляд от камеры и глухо продолжила: – В общем, этих детей
начали продавать хоть кому-то… На час, на день… На всю жизнь. Сок в
Рокто тогда стоил три дройхты. Мясо – семь. А девочка на ночь –
две.