- Прости меня, Коленька, дура была
полная, подруг слушала, своим умом не жила, совесть отринула. Вот и
наказал меня боженька за алчность мою – работать не хотела, ноготки
дороже тебя стали. А тут все осознала и поняла, сколько зла тебе
причинила.
Сожительница всхлипнула – прежде
ухоженная Лиза тут превратилась в лахудру, изможденную работой. И
дальше будет только хуже - тридцатипятилетняя женщина, от тяжкого
труда и сверхнормативного секса превратится через пять лет в
старуху, на которую никто не посмотрит. Вид бывшей огорчал – жалко
стало алчную дуру, которая считала себя самой умной и хитрой. А
сейчас они в одной лодке находятся, чтобы счеты между собой сводить
– оба тут на «птичьих правах», и в любой момент могут жизни лишится
по воле Мартына – жестокость последнего ужасала, и с каждым
прожитым днем тот все больше превращался в зверя.
- Что было, то быльем поросло – ты
сама себя наказала. Нельзя жить за счет других, а вы все одурели –
«женщина должна быть счастливой, а больше ничего не должна», - он
припомнил ее слова, которые неслись с телевизора каждый день, и она
повторяла их как мантру. Но теперь съежилась, положив на колени
натруженные грязные ладони – они с ней сегодня начали колотить
грядки. Нужно было высаживать семена – в овощах ведь витамины, а
без них цинга и болезни для всех «пришельцев» угрозой будут.
- Нельзя свое счастье за счет
несчастья других строить. Ошибка это – а за нее если не хочешь
платить, то придется расплачиваться…
- Вот тут ты полностью прав, браток –
только для тебя поздновато эта простая мысль дошла. Но все можно
исправить, только начать нужно, и закончить, если кого-то нужно
«кончить».
Последние слова были произнесены с
усмешкой – из-за кустов показались двое. Петрович их узнал сразу –
парень, которого считали «экстремистом», и зек, приятеля которого
зарезал Мартын. Говорил именно последний, вроде улыбаясь, но глаза
его нехорошо поблескивали.
- А скажи мне мил человек, куда
гридни всей компашкой спозаранку ушли, до зубов вооруженные? В
набег что-ли отправились?!
Когда посреди тайги встают такие
горделивые исполины - эта величественная картина производит
определенное впечатление. Особенно когда стоишь у подножия, задрав
подбородок и видишь над скалой бесконечное синее небо. К чему ему
людское горе и печаль, все мимолетно у границ вечности...