– А Алик – это Александр? – уточнил я.
Семейные прозвища – настолько вещь в себе, что лучше сразу
вносить ясность.
– Да, Сашей мы его тогда назвали… – покивала она. – Как раз
фильм про Александра Невского вышел, мы в кинотеатре и
познакомились.
– Понятно…
Фильм про Невского – это, кажется, самый конец тридцатых.
Бабушке было чуть за двадцать, её мужу тоже… А Алла родилась, когда
её отцу было около двадцати пяти, и сейчас ему ещё и полтинника не
исполнилось. В общем, никаких сюрпризов.
– Но он же приезжает иногда? – спросил я, хотя знал ответ.
Просто мне хотелось слегка потянуть время.
– На тот новый год только месяц и пожил, телевизор вон купил,
который у вас в большой комнате стоит. А так сидит за тыщу
километров, только звонит и переводы шлет. Аленька жаловалась, что
забывать начала папку. Страшно всё это... Лидка такая молодая была,
хорошая... я уж и свечки за неё ставила, хотя давно не верю в этих
батюшек.
Я уже открыл рот, чтобы поправить – верить надо в бога, а не в
священников, но решил не раздувать пожар религиозного диспута, итог
которого мог оказаться непредсказуемым. Всё-таки Елизавета Петровна
была женщиной старой закалки. Я сомневался, что в перестройку она
наденет обязательный платок и отправится во вновь открытую церковь
на всенощную к Пасхе.
Сам я тоже не верил – с точки зрения ортодоксальных верующих. Но
таковых было немного, а у остальных отношения с религией были
примерно такими, что и у меня. Так что бога я упоминал, в храмах
бывал, свечки ставил и детей своих крестил – кроме первенца, потому
что дело происходило в самом начале перестройки, когда религия у
чиновников ещё не стала обязательной. Родители первой жены успешно
притворялись атеистами, потом, насколько я знал, вслед за властями
ударились в веру, даже венчались через тридцать лет жизни во грехе.
Кажется, они тогда и внука окрестили, но меня на это мероприятие,
разумеется, не пригласили.
Сейчас атеизм был как раз мейнстримом, и мне приходилось очень
внимательно следить за языком, чтобы не слишком часто употреблять в
своей речи всяких «богов» и «чертей» и заменять привычные обороты
вроде «слава богу» на что-то нейтральное. В это время славу можно
было возносить только КПСС и лично товарищу Черненко.
– Рак… это страшно и почти не лечится… – пробормотал я с таким
раскаянием, словно был лично виноват в смерти мамы Аллы. –
Елизавета Петровна, я вот что хотел спросить... – добавил я чуть
тверже и продолжил, понизив голос: – Елизавета Петровна, вы не
слишком разочарованы тем, что у вас началось с моим появлением?
Войнушка, стрельба... Я так понимаю, раньше вы жили гораздо
спокойнее?