не имеет никакого права требовать у тебя что
бы то ни было или отдавать какие-либо приказы. Призма третья: любой
твой страх или проявление слабости бьет по твоему господину,
поэтому никогда не показывай испытываемых эмоций и тщательно
«зеркаль» только положительную составляющую поведения
Люта. То есть, оказывай его собеседникам ровно столько уважения,
сколько оказывает твой господин, а тех, к кому он проявляет
негативное отношение, игнорируй. И последнее: Волконские –
не боги, а род первых среди равных. Причем для нас,
дворян. А первое место твоей личной табели о рангах
уже занимает твой господин…
Как ни странно, этого Вале хватило за
глаза. Нет, последние несколько минут сумасшедшей гонки по вечерней
столице она ощутимо нервничала, но стоило Суккубе въехать в
Серебряные Ворота Императорского дворца и сесть на хвост машине
сопровождения с гербами Волконских вместо номеров, как целительница
приложилась к себе каким-то заклинанием и избавилась как от легкой
бледности, так и от последних сомнений. В результате, выбираясь из
машины в подземном гараже, не только выглядела, но и ощущалась
абсолютно спокойной.
Да, следующие четверть часа, убитые
на скитания по роскошнейшим коридорам и анфиладам самого большого
дворцового комплекса Европы в сопровождении четверки «двустворчатых
шкафов» из Собственного Его Императорского Величества Конвоя, я
видел лицо Замятиной всего раза три, но не заметил ни страха, ни
неуверенности. Вот и решил, что все, может быть, и обойдется. Тем
не менее, во время недолгой лекции о правилах поведения в
присутствии августейших особ улучил возможность нащупать и
ободряюще сжать предплечье целительницы, а за несколько мгновений
перед тем, как переступить через порог гостиной Ее Императорского
Величества Мирославы Михайловны, вообще подмигнул. И, с чувством
выполненного долга сделав восемь шагов следом за «старшей
сестричкой», предстал перед государыней и госпожой Шаховой.
Пока фиксировал поклон уважения,
успел прийти к выводу, что вот так, в реальной жизни,
восьмидесятитрехлетняя мать Ярослава Шестого выглядит в разы
интереснее, чем на официальных портретах. И дело было даже не в
том, что стараниями Валентины Алексеевны смотрелась от силы лет на
тридцать пять – государыня, вроде как, отошедшая от дел еще в конце
тридцатых годов, ощущалась не «функцией», а женщиной. Да, властной,
да, высокомерной, да, холодной и безжалостной. Но при этом
способной на человеческие чувства.