2 февраля 850 г. от ОВД.
…Пятница началась с неоднозначного
сюрприза – в шесть пятнадцать утра на браслет выживальщика прилетел
очередной транш от матушки, но… в двадцать три золотых рубля!
Подтверждение того, что она жива, конечно же, обрадовало до
невозможности, но сумма пробудила фантазию, причем в самом
неприятном ключе, и размышления о серьезности ранений, полученных
во время схватки со спецгруппой, напрочь испортили настроение.
Да, я вспомнил и о «Голосе», и о
«сильном» целителе, правившем мне внешность, и какое-то время
добросовестно убеждал себя в том, что в самом худшем случае
отставная «Валькирия» воспользуется услугами этой парочки. Но потом
перестал, сообразив, что «худшие случаи» могут быть разными, и в
некоторых моя родительница ни за что не наведет своих
преследователей на друзей или хороших знакомых. В общем, на
утреннюю тренировку я отправился мрачным, как грозовая туча, и еще
на пороге гостиной свалил свое моральное состояние на плохие
сны.
Пятикилометровая пробежка по беговой
дорожке не успокоила от слова «совсем», зато скоростная стрельба в
движении под «замедлением времени» и по мишеням, появляющимся
буквально на секунду, вынудила забыть обо всем «лишнем». Поэтому о
транше я вспомнил только в раздевалке и смог взять эмоции под
контроль. Как оказалось, не зря – стоило вернуться в свои покои и
посмотреть на стол, вокруг которого вовсю суетились горничные, как
стало понятно, что с мечтой о спокойном завтраке можно
распрощаться.
Кстати, вытрясти из Надежды со
Светланой хоть какую-то информацию о персоналиях гостей, решивших
наведаться в мои покои в такую рань, я не смог – как выяснилось во
время мини-«допроса», девушки получили распоряжение накрыть стол не
на четверых, а на шестерых через служебную программную оболочку. Да
еще и в урезанном варианте, то есть, с незаполненным полем
«гастрономические пристрастия». Поэтому были не в состоянии
поделиться даже предположениями.
Я смирился и убил время, оставшееся
до семи сорока пяти, в обычном ключе. То есть, переоделся в
лицейскую форму, позволил Вале себя причесать и «сдался» на
финальный осмотр Янке. А потом вышел в прихожую, немного поскучал,
дожидаясь дверного звонка, и впустил в покои сначала Валентину
Алексеевну Шахову, а затем Молниевика лет двадцати семи-двадцати
восьми.