Деньги вскружили голову, поэтому пытался купить всех и вся.
Времени на авиакружок больше не хватало. Учебу забросили, от слова
совсем. Там только появлялись, чтобы прошерстить чушпанов, дабы не
рассляблялись, и для поддержание своего статуса. Даже учителя с
нами не связывались, понимали, что сделают себе дороже. Просто
ставили нам тройбаны, закрывая четверти и годовые.
А еще мне нравилась одна девчонка, которая училась в элитной школе,
немецкой, рядом с домом и играла на пианино. Наши балконы выходили
друг на против друга, поэтому часто за ней наблюдал, куря сигареты.
Да, подкатывал к ней ни один раз, но отчего-то она не велась ни на
мои разводы, ни на деньги. Потом выяснил, что у нее есть парень,
который был пацаном со стандартного. А вот с этой группировкой у
нашей улицы был мир, так что отбить ее не получалось. Это было бы
не по пацански, и могли за такое отшить. Надежды не терял,
частенько поджидал возле дома, заставляя ее только нервничать и
избегать меня.
Бизнесы на микрорайоне разрастались. Многие хотели с себя снять
большие проценты от нашего крышевания. Они продавались с потрохами
иным группировкам, которые стали все чаще забивать нам стрелки. А
когда во главе угла встают немалые деньги, в качестве постоянного
дохода, то мы забыли про монтажки и кулаки. Раньше мы отстаивали
лишь свою территорию, асфальт так сказать, и возможность по нему
передвигаться безнаказанно. Теперь интерес вырос, без огнестрела на
разборки даже не выезжали. Шел большой передел бизнесов. Страдали и
наши, и те, кто пытался отжать, а больше всего сами бизнесмены. Они
всегда оставались крайними, если с нашими что-то происходило.
Жадность и беспредел погубили многих. Я со своими
дружбанами-пацанами не стали исключением. Первым меня покинул
Серега Гаранин, по кличке Гагарин, из-за предательства одного из
пацанов, слившим нам недостоверную информацию. Его пристрели в упор
на разборке, когда он кинул непроверенную предьяву. «Долетался, так
сказать», - кто-то из наших пошутил на его похоронах. Это было 25
февраля 1990 года, ему только неделю назад исполнилось шестнадцать
лет. Эта дата, как и все остальные, оторвавшие у меня часть души,
каленым железом выжглись в моей памяти. До сих пор передо мной он
стоит, как живой, с добрыми, немного наивными голубыми глазами. Ему
сложнее всего давалось мотание в группировке. Вероятно, поэтому он
первым покинул нас, не желая больше марать свою чистую душу.