Жалею, что не прихватила с собой даже куртки.
Я пробегаю от машины до входной двери, скрывшись под навесом крыльца. Голубой свитер насквозь промок, а джинсы неприятным холодом облипают мои ноги. За каких-то тридцать секунд замшевые бежевые ботинки приходят в негодность.
— Ну и погода, — ругаясь себе под нос, нажимаю на дверной звонок. Он отключен. Время на часах показывает далеко за полночь. Наверняка все, в том числе и прислуга, спят. Но слабый мерцающий свет в гостиной на первом этаже с одинокой тенью за плотными шторами опровергает мои предположения. Рискнув, я надавила на медную ручку двери с вырезанным рисунком ястреба.
Перешагнув через порог и оказавшись в вестибюле, я оглядываюсь. Темнота смыкается вокруг меня, и лишь тонкая полоска света, тянущаяся откуда-то справа, ведет меня в нужном направлении. Спотыкаясь, я наконец-то добираюсь до раздвижных дверей гостиной, где обычно собираются друзья мужа Ирины.
Ян. Я прикусываю губу, надеясь на то, что за дверями не он. Как я смогу посмотреть ему в глаза? Я знала обо всем, но молчала, как настоящая трусиха. А ведь он считал меня своим другом. Собравшись с духом, я распахиваю двери и спускаюсь по столь знакомым ступенькам вниз. Дом Белогорцевых проектировал один из лучших архитекторов Москвы и области, и вызывал настоящее восхищение у соседей и друзей. Сейчас восхищение уступает место тоске и похоронному маршу по образцовой семье.
Возле зажженного камина — единственного источника света в огромной гостиной, в полном одиночестве стоит высокий мужчина. Его широкие плечи опущены под грузом серьезных жизненных проблем. Обычно Ян Белогорцев излучает уверенность, заражая ею окружающих. Всегда улыбающийся, чересчур шумный. Его постоянно много. Я неизменно замечаю, как становится пусто и тихо, когда он покидает очередное мероприятие или совместные дружеские посиделки. Он — душа любой компании. Мое сердце грохочет в момент, когда он оборачивается. Ян, банкир из Москвы-Сити, со стальным стержнем внутри, несгибаемым характером, и огромной жизненной волей, сломлен. Подавлен и выброшен в пучину отчаяния и боли.
— Я… я… к тебе. Могу с тобой поговорить? — мой голос-предатель дрожит. Только сейчас понимаю, что вода стекает с меня на дорогой ковер ручной работы. Мокрые волосы темными змеями струятся по светлой ткани свитера. Я и есть настоящая гадюка, испортившая жизнь людям. Дорогим и близким людям. — Ирина дома?